Граф Роппорт рю Дюмемнон был вправе сердиться. Младший сын действительно вёл себя неподобающе. Но если бы отец позволил себе разобраться в причинах подобного поведения Андрония, он был бы очень удивлён. С самого раннего детства Дрюня не терпел рамок, в которые его пытались загнать родители, брат, мамки-няньки, честь рода, семейный кодекс, правила этикета и тому подобная чушь. Он бился за свою свободу, как львёнок, однако постоянно проигрывал, ведь противники были старше, умнее, опытнее. И сильнее. Сколько тумаков он получил от Атоллия – не сосчитать! Семья, сговорившись, считала его недоразумением, шуткой Пресветлой, портившей всем настроение. Судьба младшего сына в дворянской семье незавидна; незавиднее только судьба младшей дочери, не сумевшей вовремя выйти замуж! «Две дороги! – кричал на него отец. – Две! Либо я покупаю тебе офицерский патент, и ты делаешь карьеру, либо оплачиваю учёбу в Духовном университете, и ты становишься священником! Почему ты отказываешься, я никак не могу понять? Это, конечно, не безбедная жизнь, как в поместье, где ты не думаешь ни о еде, ни об одежде, ни о деньгах на своих шлюх, но зато постоянный доход тебе обеспечен, а там, кто знает, воинская слава или добрый приход! Я не позволю тебе сидеть у меня на шее, Андроний, в роду рю Дюмемнонов бездельников не было и не будет!» «Ну как же не будет, – отвечал Дрюня, – вот он я, перед тобой! Согласись, папа, когда-то это должно было случиться и с родом рю Дюмемнонов! Все рано или поздно облажаются!»
Шут, вздохнув, тронул холодной ладонью холодную же щёку. Иногда ему казалось, что та до сих пор горела от пощёчины отца.
Яго, не открывая глаз, выхватил меч и ощутил, как его остриё застыло у чьего-то горла. Лишь после этого он позволил себе взглянуть на нарушителя покоя, хотя уже догадывался, кто это.
Прохладная ладонь Аргониэль погладила его обнажённую грудь. Тонкий пальчик задумчиво обвёл рельеф грудных мышц, тронул соски. С любопытством. Эльфийка чуть развернулась и наклонилась, явно собираясь попробовать их на вкус. Но клинок, который Ягорай не убирал, мешал сделать это.
– Боишься меня, человек? – зазвенел серебряными колокольчиками её голос. – Отчего?
– Ты слишком близко, – осипшим голосом ответил рю Воронн. Её запах сводил его с ума, но руки тосковали по другой.
– Позволь стать ещё ближе, и ты увидишь, что бояться нечего!
– Аргониэль, иди к себе! Я не поклонник подобных традиций гостеприимства, хотя благодарен тебе за их неукоснительное исполнение!
Девушка поднялась слишком резко, чтобы быть спокойной, однако звонко рассмеялась, скрывая разочарование.
– У тебя будет время привыкнуть ко мне, гость мой! Из Лималля просто так не уходят, увы. Поэтому завтра мы отправимся на верховую прогулку на целый день. Я покажу тебе наш славный мир!
Ягорай приподнялся.
– Почему, Аргониэль?
Она обернулась на пороге.
– Что – почему, человек?
– Почему из Лималля так просто не уходят?
Её улыбка казалась ускользающей тенью. Миг – и на пороге не стало гибкой фигурки, дверная створка закрылась.
Яго, откинув одеяло, встал. Раздражённо засунул меч под подушку, подумав, вытащил обратно. Между обливанием ледяной водой, колкой дров и тренировкой искусства мечника он выбрал последнее…
Гном придирчиво осматривал триплет-опал в надетом на толстый палец перстне – нет ли изъяна? Изъяна не было. Под прозрачной кварцевой линзой рыбками играли чёрные, зелёные и оранжево-жёлтые взблески, на фоне пластины из оникса выглядевшие ещё ярче и веселее. Он любил камни всякие, однако опалы каждый раз повышали ему настроение, как хорошая шутка. Натуральные, состоящие из одного камня, дуплет-опалы – пластина камня на подложке, и вот эти, триплеты, с кварцевым стеклом, огранённым кабошоном, которое, будто линза, увеличивало, «выпячивало» достоинства цветовой палитры самоцвета.
Вошедший в кабинет на галерее «Чёрной каракатицы» хозяин, почтительно поклонившись, поставил перед ним штоф гномьей водки и тарелку с соленьями. Вкруг были положены солёные огурчики, крепенькие, пупырчатые, как жабки. Чуть морщили гладкие бочка зелёные и бледно-жёлтые помидорки. Капустка с клюковкой истекала соком, на кружочках маринованных кабачков лежали смешные маленькие патиссончики, похожие на поросят и – в центре этого великолепия – возвышалась горка картофелин, украшенная плачущим от жара кусочком сливочного масла.
Гном невольно сглотнул, нахмурившись, посмотрел на дверь. Где ходит этот шалопай? Тут желудок сам себя переваривает, однако уважающему себя мастеру негоже начинать еду в одиночку, коли он ждёт посетителя!
– Я здесь! – раздался тихий голос, когда трактирщик ушёл. Из теней в углу выступил оборотень, которого гном заждался. – Прости за опоздание, брат, у меня были проблемы!
– Мне уже беспокоиться? – буркнул гном.
Поднял запотевшую стопку, выпил, крякнул, вытер рот концом бороды и схватил долгожданный огурец.
Пришелец уселся за стол, наморщил нос.
– А где мясо?
– Сейчас будет!
– Налей тогда и мне!
– Белковая диета тебя портит, – пробурчал гном, разливая водку из штофа.
– Не ворчи!