Золушка и ее команда

Его величество Редьярд Третий никогда не был сентиментален. Охотничьи щенки вызывали умильную улыбку на лице короля гораздо чаще собственных сыновей. Но в последнее время прошлое постоянно стучалось в ворота его памяти, заставляло задумываться. Вот и сейчас король, не отвечая шуту, катал по тарелке кусок ветчины, свёрнутый в трубочку, и совсем не обращал внимания на звуковое сопровождение, трубными стонами выдаваемое вожделеющим ветчины волкодавом.

Дрюня друга и сюзерена не торопил. Знал: когда у Рэда такое спокойное выражение лица, лучше его не трогать, не мешать погружаться в глубины воспоминаний, перебирать их, как скупой – золотые.

– Рейвин… – медленно произнёс король, – ей следовало родиться мужчиной и стать святым отшельником, исцеляющим наложением рук и живущим в какой-нибудь пустоши. Иногда я завидовал силе её воли, но и у неё бывали минуты слабости!

О любой другой шут заметил бы, что не грех настоящему мужчине воспользоваться минутой слабости настоящей женщины, но о её величестве сказать подобное язык не поворачивался.

– Рейвин… – повторил Редьярд.

* * *

«Здесь сухой и горячий воздух, а вода ценится наравне с золотом и драгоценными камнями. Мужчины хвалятся друг перед другом своими источниками и жёнами. И не жалеют украшений ни на тех, ни на других. Женщины едва скрывают прелести кусками ткани, вовсе не похожими на платья. Чем красивее жена, тем больше она открыта глазам посторонних. Богатство в Крее – не порок, а предмет гордости. Дно бассейнов, в которые стекают источники, выкладывают богатой мозаикой, часто используя полудрагоценные камни… Иногда такой водоём – самое роскошное и комфортное место во всём доме.

Небо здесь блёкло-голубое, с нездоровой желтизной, будто больное, земля коричнево-жёлтая, пыльная, потрескавшаяся. Глаз радует немногое: зелёные оазисы вокруг источников, белые, ослепительно-белые стены домов, сине-жёлто-оранжевые плетёные циновки, которыми занавешивают двери и окна. Их же стелют на крыши, где предпочитает спать большинство крейцев. Признаюсь, я тоже перенял эту привычку. Ночью, лёжа на крыше своего дома, часами смотрю в небо и думаю о нас… о том, какими мы были бы счастливыми, если бы судьба распорядилась по-другому!

Винни, это моё первое и последнее письмо к тебе. Я держу данное слово и более не потревожу твой покой… Не знаю отчего, но сегодня меня перестала жечь, наконец, обида из-за того, что ты отослала меня сюда. Да, указ был подписан королём, однако его рукой именно ты выводила мою новую должность на листе. Ты всегда была умна, Винни, просто под крылом отца и под моей защитой это качество тебе не особенно требовалось. Оно проявилось в полной мере лишь в стенах ласурского каземата, в который превратился для нас обоих королевский дворец. Одной королевской подписью на указе ты убивала сразу двух полярных волков: отсылала прочь и меня, и… сама знаешь кого. Размышляй я тогда рационально, не мог бы не поразиться красоте подобного хода! Но тогда я не мог быть спокойным…

Я скучаю, Винни. Страшно скучаю по ощущению твоей шелковистой кожи на своих ладонях, по твоему запаху, по выражению глаз, всегда чуть отрешённому. Скучаю по вкусу твоих губ… Скучаю по всему тому, что не могло сбыться. Знаю, как глупо сожалеть о несбывшемся, но всегда буду сожалеть. Не так горько, когда мечта не сбывается, горько, когда держал её в руках, но сам выпустил, как птицу!

Догадываюсь, что в твоей жизни ничего не изменилось с моим отъездом. В моей… Есть женщина и ребёнок, которые раздражают, но о которых я обязан заботиться. Есть работа, которая спасает, не давая мне погрязнуть в воспоминаниях. И есть ночи под звёздным крейским небом, полные их… Я по-прежнему принадлежу тебе, Винни, моя королева! Ты это знаешь».

Каждое слово, не щадя сердца, выжигало на нём руну отчаяния. Её величество стояла у окна и смотрела на заснеженный дворцовый двор, и письма уже не было перед глазами – оно догорало в камине, издавая тонкий аромат умирающей любви. Но слова… слова, которыми он ранил, сам того не желая, тлели, не желая обращаться в пепел. Она заставила себя не вспоминать об Атроне, когда он отбыл в Крей, нагрузила себя делами так, что к вечеру с трудом добиралась до постели и засыпала, едва коснувшись головой подушки. Она не закрылась в раковине дворца, трясясь над своим горем и отторгая любое общение, – инспектировала больницы, приюты и школы, отданные мужем под её опеку, посещала далёкие обители и провинциальные города, встречалась с людьми, выслушивала просьбы, жалобы, мольбы и просто слезливые истории… Спустя три года после рождения Аркея неожиданно обнаружила в себе способности целительницы – накрыла ладонью царапину на руке сына, а когда отняла – там ничего не было! Напугавшись, вызвала к себе мэтра Жужина. Обследовав её, Ожин отрицательно покачал головой:

– Ваше величество, это не целительские способности в том виде, в котором они известны большинству. В вас заговорила кровь Ласурингов!

Она непонимающе смотрела на него.