Золушка и Мафиози

Я не могу контролировать краску, которая заливает мои щеки и лицо, когда обо мне сплетничают, циркулирующие по комнате, как будто у них есть право, но я контролирую свою реакцию на них. Глупо, что наш мир так подвержен суевериям. Из всех людей… Кто бы мог подумать, что только те, кто отказывается подчиниться даже самому обыденному понятию понятия законности, первыми склонятся к мистицизму?

Мистицизму?

В глазах мафии я никогда не была чем-то большим, чем товаром, который можно обменять, фигурой на их деловой доске, а теперь все гадают, нет ли у меня производственного брака, основанного на одних лишь суевериях.

На нас никто не смотрит прямо. В нашу сторону бросают взгляды, но они никогда не длятся дольше нескольких секунд. Во всем мире только одна пара глаз осмеливается задержать на мне взгляд более чем на две секунды.

И они голубые.

Тициано оглядывает меня с ног до головы, и на его лице появляется дебильная улыбка, которая меня так раздражает и к которой я уже привыкла, прилипая к его лицу, когда он кивает, довольный тем, что я надела его подарок.

Он не должен улыбаться мне, но не похоже, что этому человеку не все равно, что он должен или не должен делать. Ему не стоило дарить мне платье, ради плохой шутки, но кого это волнует.

Почему он подарил мне платье?

Мне было легко убедить маму, что платье — подарок Габриэллы. Это был не первый раз, когда моя подруга дала мне броню, необходимую для противостояния нашему обществу во время настоящей битвы за то, чтобы подвергнуться всеобщему осуждению.

Чей-то голос прорезает воздух, отражаясь от холодных стен дома заставляя меня прервать зрительный контакт с Доном. В этот момент я вижу, как он отталкивается от холодных стен дома и заставляет меня снова перевести взгляд на нашего Дона.

— По крайней мере, его сын избежал традиции чтить отцовский бизнес. Хорошо, что его помолвка уже состоялась с девушкой Беллуччи. — Говорит он, усиливая чувство дискомфорта, которое охватывает меня.

Господи. Все, чего я хочу, — это чтобы все закончилось, чтобы период траура подошел к концу, чтобы я могла освободиться от своего горя и жить дальше, даже хотя бы до тех пор, пока мой отец не найдет мне другого жениха.

Однако это желание, кажется, оскорбляет само время, которое все больше и больше стремится затянуться, превращая кошмар, похожий на пробуждение, в бесконечную пытку.

— Мне нужно в туалет, — говорю я маме, и она крепко хватает меня за руку.

— Не оставляй меня одну.

Я уверена, что она хотела приказать мне, но ее тон почти умоляющий, и я отворачиваюсь, и снова натыкаюсь на внимание Тициано, которое по-прежнему приковано ко мне.

На мне. Если я останусь здесь еще хоть на секунду…

— Я не задержусь, — обещаю я, высвобождая свои пальцы из ее и направляюсь в коридор.

Суматоха и ропот сопровождают меня, пока я иду к ванной, и когда я дохожу до двери, я сталкиваюсь с группой женщин, сосредоточивших все свое внимание на мне.

Я поворачиваюсь назад, не желая доставлять им удовольствие видеть, как я прячусь. Держа плечи напряженными, я пробираюсь к столу, хотя голод — последнее чувство, которое меня мучило. Я беру тарелку и иду по длинной поверхности из красного дерева, как можно дольше анализируя каждый из предложенных вариантов, как будто мне действительно не все равно. Какое-то движение в мою сторону, и я поворачиваю лицо, чтобы посмотреть, даже не задумываясь об этом.

Мой отец стоит спиной ко мне и разговаривает с незнакомым мне мужчиной. Человеком, которого я не знаю, никогда не встречала. Судя по его внешности и возрасту, он должен быть другом Марсело. Обычно я не интересуюсь делами отца, но выражение его лица, когда он разговаривает с незнакомцем, заставляет мой желудок вздрагивать. Мой отец обычно не показывает свои эмоции так явно, и это видно по его лицу, и все видят, как он зол.

Я обостряю слух, пытаясь расслышать, о чем они говорят. Это не совсем помогает, и я продолжаю обходить стол, пока не подхожу к ним достаточно близко, чтобы их услышать.

— Быстрый брак, вот решение, мой друг. Я уверяю тебя. — Говорит незнакомец моему отцу, и тот негромко ругается.

Мороженое в желудке растекается по коже.

Они обо мне. Это я, та о которой они говорят.

— Если ты хочешь уберечь свою дочь от шрамов, я могу снять с тебя эту проблему.

Отец горько усмехается.

— Создание этой проблемы стоило больших денег, а я не люблю убытки.

Глухая боль, которую вызвали эти слова в моей груди, совершенно необоснованна. Их смысл не то, чтобы было чем-то новым для меня. Я всегда это знала.

Я опускаю голову и облизываю губы. В моих глупых подростковых мечтах, когда я не заканчивала великий университет и не становилась президентом Италии, я выходила замуж за мужчину, который был бы хорошим отцом для моих детей. Глупая фантазия.

— Я могу заплатить, — отвечает незнакомец, и вдруг запах еды на столе передо мной становится слишком сильным для меня.

Мне хочется блевать.