Золушка и Мафиози

Вместо того чтобы извиниться, Михаэль отдает очередной приказ, как только я устраиваюсь в кресле. Я снова ищу указания в глазах Кармо, и он кивает, приказывая мне подчиниться. Мне требуется некоторое время, чтобы поверить в это.

— Давайте, мисс, у меня не вся ночь.

От резкого предупреждения у меня подкашиваются ноги, и я встаю. Я обхожу стол и сажусь на стул рядом с креслом Михаэля. Едкий запах, смесь пота, крепкого алкоголя и табака, скрытая под хорошо пошитой одеждой, сразу же ударяет мне в нос, вызывая тошноту. Большая грубая рука берет меня за бедро, и я снова встречаюсь взглядом с Кармо, теперь уже широко раскрытыми глазами.

Он не может видеть сквозь скатерть, но я уверена, что по очевидной близости руки Михаэля он догадается, что делает мой жених. Это неуместно в таком количестве разных способов, что я даже не могу сосчитать.

Сердце колотится в груди от страха, что может произойти. Я хочу расторгнуть помолвку, но ради своей чести, если это возможно, я избавлю себя от кровопролития. Михаэль не является частью Саграды. Нет необходимости доводить дело до дона, мой отец может просто отреагировать так, как сочтет нужным, даже если это будет означать насилие.

Только это не так.

Отец ничего не говорит, намеренно не сводит глаз с шеи Михаэля, и если это не стало последней каплей, то уже не станет.

Надежда не похожа на вирус, который распространяется по секторам, она подобна огню, доминирующему, поглощающему и уничтожающему. У меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что моя надежда была напрасной. Эта помолвка должна состояться.

Бесконтрольный стук моего сердца внезапно затихает, как будто даже оно отказалось от борьбы. Внезапное давление захлестывает мои уши, и я с горящими глазами наблюдаю, как Михаэль подзывает официанта и заказывает бутылку игристого вина.

Он так и не удосуживается попросить их убрать со стола.

Почему никто не убирает с чертова стола?

Я делаю то, что обещала Габриэлле, — живу следующие несколько минут на автопилоте. Я слышу разговор между двумя мужчинами, но не обращаю на это внимания.

Остатки еды дразнят мое обоняние и сворачивают желудок. Не дать желчи застрять в горле — еще одна задача для моего измотанного мозга.

Напиток прибывает, не знаю, быстро или медленно, как и чистые стаканы. Грязную посуду и салфетки наконец убирают после того, как наливают игристое вино.

Михаэль достает кольцо из внутреннего кармана пиджака. Драгоценность лежала внутри свободно, без коробочки или чего-либо еще. Он поднимает мою правую руку, без спроса надевает простое кольцо мне на палец, и оно обжигает кожу, отягощая руку.

Я отказываюсь от ощущения глухоты в ушах, чтобы услышать, что он говорит, поднимая бокал в воздух.

— За еще одну удачную деловую сделку, — произносит он тост, глядя на меня. — Сколько бы драгоценностей я ни собрал, всегда радует, когда мне удается добавить в гарем новую. — Его губы изгибаются, а взгляд на секунду останавливается на моем горле, прежде чем я сглатываю, словно он знал, что именно такую реакцию вызовут его слова, и ему это нравилось. — Ты, Рафаэла, прекрасная драгоценность, которую я счастлив приобрести. — Он понижает голос, произнося последнюю фразу специально для меня. Ее губы раздвигаются настолько, что я вижу желтые зубы в ее улыбке, слишком развратной для общественного места. Когда Михаэль продолжает говорить, голос звучит так низко, что я думаю, действительно ли я его услышала:

— И как же повезло моим друзьям, что я не эгоист и люблю делиться тем, что у меня есть, с теми, кому повезло меньше.

20

ТИЦИАНО КАТАНЕО

Заходя, Джанни придерживает дверь в мой кабинет в тренировочном центре Ла Санты. Я рефлекторно поднимаю руку, чтобы поймать ключи, которые он бросил в мою сторону, даже не успев оторвать взгляд от экрана компьютера.

— Мы уходим.

— Где пожар? — Я спрашиваю все еще сидя, потому что, если мой адвокат говорит мне, что я ухожу, значит, я ухожу.

— В твоей голове, наверное. У кого-нибудь, кроме меня, хватило смелости войти в эту комнату сегодня? — Он вздергивает бровь, и я фыркаю. — Именно так я и подумал. Ты невыносим! Пойдем.

Он не шевелится и откидывает назад свои почти светлые волосы, а затем засовывает свободную руку в карман. Другой рукой он держит дверь открытой с тех пор, как вошел. Он не намерен принимать отказ.

Джанни всегда умел манипулировать всеми нами, даже Витторио в какой-то степени. Когда мы были детьми, его мягкий взгляд приводил нас в замешательство, мы не знали, как с этим справиться, и в итоге выполняли его просьбы. И хотя на месте пухлого ребенка теперь стоит стройный мужчина, слишком привязанный к своим костюмам от кутюр, младший Катанео все равно умеет использовать наше отсутствие такта по отношению к его личности в своих интересах. Любой может сказать, что Витторио, Чезаре и я были созданы из одного и того же сырья, и не только с биологической точки зрения. Насилие, первобытный инстинкт завоевания и вкус к условно неприемлемому, по-своему, есть в каждом из нас.