— Сегодня после посещения салона она вела себя странно. Слишком резко стала уверенной в себе, попросила визит к врачу якобы для женской консультации. Но, насколько я понял, говорила с врачом о чем-то другом. А потом приобрела в аптеке скальпель и пинцет — я позвонил туда и навел справки. Сейчас отослала Силену и заперлась у себя в комнате…
— Понял тебя, Трэйси, — быстро сказал я. — Ждите меня. Включи камеры в ее апартаментах, следи, что делает. Если что, ломай дверь. Чтобы с девушкой все было в порядке! Я буду через четверть часа.
Я резко взял прямо с места, попутно включив правительственную сирену, чтоб никакая пробка меня не задержала.
Я понимала, что рискую. Рискую всем, что появилось в моей жизни. А по сути — своей жизнью. Собственно говоря, жизнь и была последним, что у меня оставалось.
Теперь же у меня был Корвин. Близкий и столько же далекий. Недостижимый герцог и мужчина, который был так внимателен, так великодушен со мной. Были Трэйси и Силена, добрые и обходительные. Наверное, с этой девушкой я могла бы стать подругой, а в Трэйси обрести старшего товарища.
Теперь я рисковала всем этим ради того, чтобы навсегда уйти от Мендера.
Я знала, стоит мне рассказать правду, когда «жучок» во мне, и это убьет меня. На расстоянии, или Мендер настигнет, когда у него начнутся проблемы с законом. Впрочем, они уже начались. Пути назад нет. Корвин о чем-то догадался. Вряд ли к Мендеру приехали по совпадению.
А вот если я попробую извлечь «жучок», Мендер обещал медленную смерть. И, может быть, если действовать быстро, если быстро и без компромиссов потерпеть один раз, то я успею достать его и… остаться в живых или хотя бы рассказать обо всем, прежде чем адское пламя сожжет меня изнутри.
Может быть, к этому я и шла всю жизнь? Рассказать правду, спасти других от зла, что творят Мендер и Алисия, и умереть? Моя жизнь — такая маленькая цена на справедливость…
А потом… потом меня вспомнят. Может быть… Имя моей семьи будет восстановлено и даже обретет почет. А разоренный, опозоренный отец станет не «тем самым Грэйном, что разорился и бесславно погиб», а отцом девушки, которая помогла восторжествовать добру ценой своей жизни.
Я давно не жалела себя. Но тут странное чувство — что-то вроде жалости к себе — охватило меня. По щекам потекли слезы.
Если я умру, то мы больше никогда не поговорим с Корвином. Никогда больше он не будет смотреть своим горящим взором на меня… обнаженную. Никогда не завернет в полотенце и не поднимет на руки. Не коснется моего теплого, живого лба и щек…
Никогда не смогу ощутить его касания. Не услышу его глубокий красивый голос…
В голове на мгновение встала картинка, как Корвин сжимает в объятиях мое мертвое тело.
И я… почти передумала. Захотелось бросить все. Пусть никто ничего не знает. Но зато я буду жива. Он войдет, и я упаду в его объятия, как девушка из романа.
Утирая слезы, я посмотрела на скальпель, пластырь и остальное… Тряхнула головой, встала и отнесла все это в ванну. Будет много крови, наверное. Лучше там.
Вернулась в комнату, сглатывая слезы, взяла ручку и один из листков, лежавших на столе.
Не могу уйти, не попрощавшись. Может быть, для него тоже важно, увидит он меня снова или нет?
Когда последние слова легли на бумагу, острая боль снова пронзила мой живот. Именно там, где жило то чужеродное, что я хотела достать.
Но я выдохнула, стерла слезы, и дописала:
Я отложила ручку, подавила слезы.