Золушки нашего Двора

– Братец, – заметил Дрюня, – а ведь теперь у тебя есть официальный повод сбежать в отпуск!

– Я так и сделаю, – пробормотал Редьярд.

Стальная раскаленная игла, вошедшая в сердце при одном взгляде на фигуру в черном, постепенно расплавлялась, подчиняясь целительскому искусству Жужина. Ладони чесались стянуть алмазный венец, швырнуть куда-нибудь в угол и сбежать в лес. Лес, навсегда опустевший без НЕЕ.

* * *

Процессия двинулась в обратном порядке – народ приветствовал новобрачных и пил за их здравие, принцессы и принцы принимали поздравления родственников и гостей. Музыкальные свитки смолкли. На площадь под гнусавый визг рожков и стук барабанов выскочили несколько групп музыкантов, моментально образовав вокруг себя пространство для танцев. Двери трактиров не просто не закрывались – их сняли с петель. Хозяева, алчно поблескивая глазами, наливали всем желающим пива и молодого вина, кормили картофелем, запеченным с овощами и фаршем, горячими пирожками. К ним уже выстроились очереди. Ведь сегодня за все платила корона!

Мастер-распорядитель следил за действом со ступенек храма, и на лице его играла довольная улыбка – все шло по плану. Беспокоило лишь отсутствие короля. Впрочем, его величество скоро покинул «Туфельку», сопровождаемый Первосвященником и шутом… Странное сочетание! Радушно улыбаясь, Редьярд спустился в толпу гостей, принимая поздравления от иностранных делегаций и собственных подданных. Людям, хорошо его знавшим, улыбка показалась оскалом.

Наивкуснейшие запахи заполнили площадь, ставшую местом народного гуляния. Пахло жареными на открытом воздухе мясом и колбасками, сухариками в пряностях, которые жители Вишенрога уважали в качестве закуски к пиву, знаменитыми мерзавчиками, доставленными мастером Пипом по специальному заказу в количестве трех телег и моментально розданными… Фруктами в меду… Оладьями с вишневым вареньем… Радостью… Беззаботностью… Молодостью духа старого города…

Подошедший к Ванилле господин был худ, высок и изящен. Склонился в поклоне, облобызал пухлую ручку. Подмигнул, спрашивая:

– Не пройтись ли нам в танце, красава?

– Ах, что вы, что вы! – затрепетала ресницами та. – Я с незнакомцами не танцую!

– Это вы с обычными незнакомцами не танцуете, – поправил собеседник, приобнимая ее за талию, – а с прекрасными незнакомцами танцевать велела сама Пресветлая, ибо не чуралась радостей жизни!

И спустя мгновение весенняя зелень платья Старшей Королевской Булочницы уже мелькала в толпе танцующих вслед залихватскому присвисту Дрюни.

Бруни проводила их глазами и доверчиво прижалась плечом к плечу принца Аркея. К ним подходили какие-то люди, часть из которых она уже узнавала в лицо, однако до сих пор не знала, кто они такие и как к ним обращаться, вели витиеватые речи, поздравляя, желая, оглядывая… От зависти, которой отдавали слова, Матушка быстро стала уставать.

Чуть в стороне от всех стояла архимагистр Никорин, следила за весельем ничего не выражающим взглядом. Так смотрят на листья, плывущие по воде, или круги от дождевых капель в луже. Смотрят, не видя, уносясь мыслями очень и очень далеко…

* * *

Ники пришла в себя первой, недаром о женщинах Портового квартала говорили: «Живучи как крабы». Согнулась пополам, выворачиваемая студеной водой, набравшейся в желудок. Едва судорога отпустила, огляделась безумными глазами, не понимая, кто она, где она… Однако, увидев тело на песке, сдавленно закричала и быстро поползла к нему.

Ясин лежал на спине, раскинув руки крестом, и казался спящим. Так покойно было бледное лицо, оттененное черной бородкой. Ники затрясла капитана, прижимаясь головой к его груди. Он не отозвался.

– Дыши, Аркаеш тебя побери, дыши! – зашептала она, с трудом поворачивая тяжелого мужчину, затягивая себе на колено и перегибая лицом к земле. – Дыши!

Со всей силой отчаяния стукнула сомкнутыми кулаками по его спине. Еще раз… Еще… Смешивая собственные слезы с горячечными мольбами Пресветлой… Смешивая мольбы с проклятиями, а проклятия со слезами… Била до тех пор, пока слабо содрогнувшийся Ясин не исторг из себя потоки воды. Застонал, задышал со всхлипом. Ники торопливо раздевала его, осматривала, но, кроме нескольких ссадин, не заметила ни глубоких ран, ни переломов. Индари была милостива, защитив их, несомых волнами на бревне, от ударов о прибрежные скалы!

Бревно – все, что осталось от «Касатки», возвращающейся из Гаракена в Вишенрог. Налетевший шторм длился гораздо меньше того, после которого Никорин открылась Зорелю, однако разрушений принес куда больше, умчавшись затем в сторону материка. Следы его безумного танца были и здесь – груды водорослей, вывороченный песок, корневища поваленных деревьев, указывающие в небо скрюченными страшными пальцами.