Зомби. Антология

— Едва ли. В деревне он много времени не проводит. Вероятно, предпочитает уединение.

— Он занят работами по дому, — объяснил я. — Полагаю, дом был в ужасном состоянии, когда друг его приобрел. Поэтому до сих пор у него совсем не было времени знакомиться с соседями.

Интересно, что из сказанного мною было правдой. Однако библиотекарь, из вежливости или же действительно соглашаясь, принял мои объяснения и произнес:

— Кто бы мог подумать, что этот дом стоит времени, забот и вложений. И вот на тебе, пожалуйста. Но мне показалось, что вы только что спросили о книгах по истории окрестностей.

— На самом деле меня занимает сам дом, — уточнил я. — Думаю, с ним связано что-то любопытное. Вероятно, прежние владельцы были людьми весьма влиятельными. Есть ли у вас что-нибудь, что поможет мне разобраться в этом?

С тонкой улыбкой библиотекарь ответил:

— Я могу порекомендовать вам несколько книг: «Странствуя по Фенли» Пита или «Пейзажи Барчестера» Альберта Дадли; некоторые главы посвящены данной области, но повествование в них достаточно сухое и несколько педантичное. В такой прекрасный день не стоит предаваться подобному чтению. К тому же ни в одной из книг не повествуется о темных аспектах дома, который купил ваш друг.

— Значит, что-то с домом не так? — подтолкнул я собеседника.

— Что-то, — эхом отозвался библиотекарь, кивнув седеющей головой. — Но что именно, я так никогда и не смог понять.

— Что-то связанное с колдовством или поклонением дьяволу? — спросил я, вспомнив пентаграмму в подвале.

Мужчина с удивлением взглянул на меня.

— Значит, вы кое-что слышали, — решил он. — Как ни крути.

— Я ровным счетом ничего не слышал, — заверил его я. — Знаю только то, что видел своими глазами.

И описал странную высеченную в камне пентаграмму, которую мы нашли прошлой ночью. Но что случилось после — опустил. Когда я закончил рассказ, библиотекарь взглянул на карманные часы и предложил:

— Послушайте, уже время ланча. Если вы еще не успели перекусить и располагаете свободным временем, мы могли бы сходить в кафе на углу. Я вам рассказал бы кое-что интересное.

Я согласился на предложение и подождал, пока библиотекарь предупредил сотрудницу, что вернется через час, мотом взял шляпу с вешалки, и мы вместе пошли по улице.

Кафе оказалось весьма приятным старомодным заведением с изображениями сцен лисьей охоты на стенах. Библиотекарь представился Десмондом Фостером. Рассказал, что в Фенли живет всего десять лет, но живой интерес к истории окрестностей помог ему узнать о районе столько всего, что и не каждый старожил знает. Его давно интересовал дом моего друга, Дом Вязов, как его называют здесь.

— История у дома долгая и беспокойная, — рассказывал Фостер. — На самом деле настолько тревожная, что даже в паше просвещенное время большинство людей удержалось бы от покупки этого дома. Конечно же, возраст его не соответствует внешнему виду, который весьма странен.

Я сказал, что заметил это.

— Дом выглядит так, словно сменявшимся владельцам он доставался на весьма краткий срок и никто из них не успевал до конца воплотить свои замыслы по перестройке, — повторил я фразу из беседы с Пулом.

— Совершенно верно. Что же до самого дома, то весь он, с первого этажа до последнего, сложен из развалин первоначально стоявшего на этом месте здания. Задолго до того, как сэр Роберт Толбридж, небезызвестный племянник третьего маркиза Барчестера, решил в тысяча шестьсот восьмом году возвести возле Вязового леса дом, там лежали руины древнего аббатства, замшелые камни уже вросли в землю. В восемнадцатом веке в Фенли пришли монахи и собрались основать монастырь. Их приняли радушно и помогли со строительством. Отношения между монахами и местным народом сложились на редкость благожелательные. Но к сожалению, гармония существовала недолго. В летописях говорится, что нрав монахов сделался скверным, в служении Господу проявлялось все более явственное небрежение, а требования к местному народу сделались воистину ненасытными. Крестьяне, возвращавшиеся с полей поздно вечером, видели в аббатстве неприглядные зрелища, вселявшие страх в их сердца, и слышали вопли, наводившие на мысль о завываниях терзаемых животных.

— Самобичевание? — спросил я.