Я подался вперед и как можно дальше вытянул руку. Больше всего мне хотелось сейчас превратиться в одну из любимейших игрушек моего детства, Гуттаперчевого Армстронга. Хотя, как я помню, для него все кончилось плохо: брызги зеленого геля-наполнителя повсюду. Меня передернуло. Вытянув левую руку вперед, правой я намертво вцепился в винтовку и мотал головой, словно болванчик, глядя то на дверь, то на пол. Когда я отворачивался, мне казалось, что шея опасно открыта. Не то чтобы это имело хоть какое-то значение для зомби. Они с тем же успехом могли вгрызться в мои вонючие пятки. Эта мысль меня совсем не успокоила. Пальцы заскользили по рукоятке пистолета. Сердце отмеряло удар за ударом, пока я отчаянно пытался ухватить глок.
Когда я повернул голову, чтобы лучше видеть цель, все пошло вразнос. Из ванной послышался громкий шум. Я бросился влево, перекатился набок и ударился о стену. Чьи-то руки сжали мою шею. Винтовка была бесполезна – слишком длинный ствол не давал возможности прицелиться в нападающего, подобравшегося так близко. Я все равно нажал на спуск, надеясь, что грохот выстрела отпугнет
– Мне уже надоело падать в обморок! – проорал я.
Я отпустил бесполезное оружие, и давление на мою сонную артерию тут же ослабло. Подняв руки к горлу, я не нащупал ничего, кроме нейлонового ремня винтовки. В панике я слишком туго его натянул. Из ванной снова послышался шум. На сей раз надо мной возобладало рацио, и я узнал его. Туалетный бачок протекал, и в него периодически набиралась вода.
– Какого хрена со мной происходит? Это же тянет на эпизод шоу «Самые нелепые домашние происшествия», – хохотнул я, чтобы ослабить внутреннее напряжение.
Еще пара таких ударов судьбы и мое сердце тоже наверняка тоже где-нибудь протечет. Я сел на пол и поправил винтовку. Держа пистолет в правой руке, я оперся левой об пол, чтобы легче было встать. И только сейчас я почувствовал медленную, сильную вибрацию, исходящую от досок пола. Наверное, я мазохист. Иначе как объяснить, что на сегодня с меня не хватило?
Я узнал этот звук. Клубная музыка. У меня был сосед, обожавший такое технодерьмо. Парень ставил его утром, днем и вечером, пока у нас не состоялся длинный разговор. То есть разговор был как раз коротким, а вот ствол – длинным. Я сказал этому придурку, что отправляюсь пострелять по тарелочкам и, поскольку моя жена спит, буду очень благодарен, если он убавит звук. Он кивал, там где положено, но при этом не сводил глаз с глянцевито-блестящего черного ствола. Больше мне ни разу не пришлось беспокоить его. Он вообще через месяц переехал. Надеюсь, это не имело никакого отношения к тому, что я сказал.
Какое мне дело, коль в этом мире есть еще один недоумок, обожающий техно? Надо было убираться отсюда. Я прекрасно знал о законе «Мой дом – моя крепость»[74]. Да я сам голосовал за него! На данный момент я вломился в дом Фритци, повредил его собственность и выпустил его собаку. Я ни капельки не сомневался, что на свою вечеринку он меня не пригласит, и все же открыл дверь, ведущую в подвал. Все мои чувства было оглушены. Теперь я понял, почему на первом этаже не было света. Все, что имелось в доме, этот псих перенес в подвал. Свет бил в глаза с мощностью сверхновой. Музыка (если это можно назвать музыкой) гремела так, что лопались перепонки. В худшие дни своего увлечения тяжелым металлом я не врубал «Iron Maiden» и на половину такой громкости. И, в довершение всего, я обнаружил источник ужасной вони, пропитавшей этот дом. Все клетки моего тела вопили, что надо отсюда сваливать, однако я смело двинулся в облако света. При этом я снова и снова проверял, загнан ли патрон в патронник, снят ли пистолет с предохранителя, хотя, как мне было прекрасно известно, на глоках нет внешнего предохранителя. Я инстинктивно чувствовал, что патроны мне понадобятся. Снова эта телепатическая хрень! Я не знал, чего ожидать, но тут что-то было неправильно, и – к добру или худу – я собирался выяснить, что именно.
Подвал был полностью меблирован, молодец, Фритци. Это значило, что я смогу спуститься незаметно. В противном случае на моем пути был бы отрезок, где были бы видны только мои ноги. А значит, как в дешевых ужастиках, чья-то рука могла просунуться в щель между ступеньками и сцапать меня за лодыжку. То, что этого не произойдет, должно было меня успокоить, однако не успокоило.
После выматывающей душу темноты глазам сложно было приспособиться к ослепительному свету. Я болезненно щурился. Потом я обнаружил, что размышляю о том, почему уши тоже не могут «сощуриться», чтобы защитить меня от бьющего из динамиков дерьма. Спустившись до нижних ступеней, я заметил движущиеся отблески света, каким-то образом блестевшие еще даже ярче, чем общее освещение. Кажется, я уже видел такое. Это был диско-шар.