Зона бессмертного режима

Вторым сыном великого Ану был бог Энки, властелин Апсу[43], повелитель Соленых Вод. Являясь господином океанов и морей, он научил шумеров строить суда, наполнил реку Тигр «животворной» водой, очистил болота, насадил тростников и сделал ее обиталищем зверей, птиц и рыб. Однако внимание Энки не ограничивалось водной стихией. Именно он был тем, кто «направил плуг с воловьей парой, открыл священные борозды, построил стойло, воздвиг овчарни». Кроме того, ему приписывался приоритет в изготовлении на земле самых первых кирпичей, строительстве жилищ, городов, в металлургии, ремеслах. Он был богом, породившим цивилизацию, благодетелем человечества, величайшим альтруистом и защитником людей перед советом богов. Мудрость его была безгранична, дела достойны восхищения.

Еще у совершеннейшего Ану была дочь Нинхурсаг, столь замечательная внешне, что «ее вид принуждал пенисы мужчин постоянно смачиваться семенем». Однако это было не главным ее достоинством – она помимо всего прочего владела искусством врачевания, за что ее прозвали Нинти, то есть дева, дающая жизнь. Ее символом был резак, использовавшийся в древние времена акушерками для перерезания пуповины.

Вместе со знатными небожителями на землю прибыли и рядовые боги – ануннаки, главной целью которых было строительство, углубление каналов, а также добыча кубаббары[44] и куги[45]. Денно и нощно трудились они в сердце гор Гибкурае, в месте сияющих сил Арали, под землей:

Когда, подобно людям, боги
Труда ярмо влачили
и жизни тягость несли,
То труд их был тяжел,
Работа – непосильна,
Страданья – велики.

Все это кончилось нехорошо – массовыми неповиновениями, бунтом, чуть ли не революционной ситуацией. Однако до диктатуры божественного пролетариата дело не дошло, было единогласно решено создать «лулу» – примитивного рабочего:

Собрались здесь мы, боги, все,
Средь нас – Рожденья добрая Богиня[46]

,Пусть сотворит она рабочий род —
Пусть он несет ярмо.
Пусть исполняет труд богов он,
Пусть имя его будет человек.

Нинхурсаг, четко чувствуя момент, ответила положительно, приготовила все необходимое и приступила к работе. Наконец раздался ее торжествующий крик:

Творение мое готово!
Я создала его умением моим!
Позвав ануннаков, Великих богов,
отверзла богиня уста:
Вы трудное дали задание —
И выполнить его смогла я.
Теперь ваше тяжкое бремя
На плечи падет человека.
Возрадуйтесь, боги, —
Свободу несет человек вам,
Творенье мое…

Ануннаки с радостью восприняли это известие. Они подбегали к Великой богине и целовали ей ноги.

И долго еще Бродов внимал событиям минувших дней, пил обжигающе горячий чай и предавался удивлению – что у богов, что у людей, все одно и то же: ложь, злоба, зависть, ненависть, война. Ну да, а как иначе-то? Ведь по образу же, по подобию…

А потом наступило утро, сумрачное, ненастное. Зоя, желтая, как лимон, скорбно стонала в ванной, судорожно плескала струями, была нехороша. Бродов по-отечески кивал, нейтрально улыбался, готовил крепчайший кофе, весь вид его как бы говорил, что только идиоты мешают «Уокера» с «Советским» шампанским. И идиотки. Наконец с грехом пополам собрались, печально, с божьей помощью, пошли. В лифт, затем мимо сонной консьержки, из подъезда, на мороз. Вокруг все было белым-бело, зимушка-зима банковала, на месте бродовского «хаммера» стоял большой сугроб.

– Да, снега России, – усмехнулся Бродов, дистанционно пустил мотор и, подмигнув зеленой Зое Викторовне, принялся сражаться со стихией. Скоро человек победил, страдалица устроилась в салоне, и джип, впечатывая колеса в снег, напористо рванулся с места. Ехать было недалеко, от силы два квартала, – Зоя ковала проклятый металл поблизости от дома.

– Чао, дорогой, – шепнула она, чмокнула Бродова в щеку и, полузакрыв глаза, точно сомнабула, с трудом вылезла из машины.

– Чао, – сказал ей в спину Бродов, мрачно покачал головой и с неожиданным облегчением подумал: «Гудбай, май лав, гудбай». Юзом развернулся на месте, поймал позабористее радиоволну, сделал погромче музыку и бодро покатился на службу. Эх ма, нам песня строить и жить помогает.

Фирма Бродова размещалась в приземистом двухэтажном доме. Размещалась с размахом – огороженная территория, тяжеленный шлагбаум, телевизионные камеры, вооруженная охрана. Муха не пролетит, мышь не пробежит, враг не пройдет.

– Вижу, дозорный на вышке не спит. – Бродов заехал на парковочную площадку, вякнул сигнализацией «хаммера» и, по-хозяйски взглянув по сторонам, остался доволен. – Так, ажур. Гранату отняли, послали домой.