Зона бессмертного режима

«Да, это вам не Иркутская ГЭС», – вспомнил Бродов родную Ангару, мутную, парящую, не замерзающую и зимой, выругался про себя, тяжело вздохнул, а «мерседес» тем временем плавно сбавил ход и повернул направо, к морскому побережью. Миновали КПП, прокатились с полверсты и очутились в миленьком курортном городке. Все здесь дышало негой, долларами и эксклюзивом – порядок, тишина, ни грамма суеты, искусственная лагуна, пальмы, клумбы, морской канал, изящные, напоминающие о Венеции мосты через него. Что-то не видно здесь было вывесок на русском, типа: «Елки-палки», «Базар Москва», «Калинка-малинка» или «Старик Хоттабыч». Да и говорили все больше не по-нашему – по-английски, по-французски, а то и по-японски. Нет, турист тут был серьезный, непростой, конкретно основательный, не рожденный в массовом порядке перестройкой. Впрочем, дело было вовсе не в языках и уж совсем не в перестройке. Стоило Бродову с волшебником ступить в холл пятизвездочника «Шаратон», как мгновенно к ним подскочил официант с подносом прохладительных напитков. Арабы на ресепшене улыбались им так, будто бы узрели Магомета, а носильщик перекантовал багаж со скоростью, близкой к космической. Да и вообще все в «Шаратоне» впечатляло, радовало глаз, способствовало отдохновению души и тела. К примеру, номер у Данилы был трехкомнатный, с видом на море и мавританский двор, джакузи поражала габаритами, а холодильник-бар ломился от бутылок. Это еще не считая кондиционеров, телевизоров, пары телефонов, а главное, пластмассового, вокруг запястья, красного браслета, соответствующего статусу «олл инклюзив» [72]. Если попроще – жри не хочу. Само собой, не всухомятку…

В общем, расположился Бродов, переоделся в летнее, убрал все стоящее в сейф и только вознамерился пускать браслетку в ход, как постучали в дверь – жестко, весьма уверенно, чем-то конкретно твердым, не иначе перстнем. На пороге стоял волшебник Ошмаровский. Стильный, супермодный костюм от Версаче он сменил на длиннополую, а-ля Свами Баба, рубаху, из-под которой выглядывали шелковые ярко-красные штаны, с напуском заправленные в сафьяновые сапоги с загнутыми носами. Голову же мага венчало что-то среднее между пилоткой, камилавкой и тюбетейкой, что делало его похожим то ли на еврея, маскирующегося под русского, то ли на индуса, выстиравшего тюрбан, то ли просто на узбека-дезертира. В целом он смотрелся завлекательно, жуть как импозантно, а говорить начал нараспев, басом, налегая по-владимирски на букву «о». Как это, видимо, и принято у потомственных хиллеров-колдунов.

– А что, Данило, подхарчиться не угодно? Чрево, оно того… Ого… Пойдем оскоромимся, однако.

Ну что ж тут поделаешь – за компанию и жид удавился, пусть даже и в русских сапогах.

Бродов коротко вздохнул, потупился, закрыл апартаменты и вместе с магом в камилавке двинулся в ресторан. Там было славно, нежарко, уютно и гостеприимно – бери, что хочешь, особо не мудрствуй. Шведский стол, даром что в Египте.

– Однако, отрадно, зело отрадно. – Экстрасенс взбодрился, придвинулся к длинной стойке и, выбрав суповую, повместительней, тарелку, принялся с энтузиазмом грузить в нее харч, причем предпочитал все поядреней, посолоней, позабористее, поперченее. Чувствовалось, что материальный план он почитал наиглавнейшим из всех. Ну да, каков стол, такая и музыка.

Бродов с умеренностью спартанца побаловал себя салатом из помидоров, скомандовал арабу в белом фартуке насчет томленой куриной грудки и на сем остановился, пусть желудок привыкает, а организм входит в ритм. От пуза жрут на новом месте только аристократы и дегенераты. Ну и еще, может быть, голодающие Поволжья с потомственными волшебниками.

Ладно, выбрали стол посимпатичней, сели, взялись за еду.

– Эй, человече, – сделал знак официанту экстрасенс, – томато джусо, плиз. Только ноу тетрапак, ноу эрзац, ноу кемистри. Пресс, пресс, пресс. – И он сделал мощное движение руками, словно раздавил матерого, насосавшегося крови клопа. – Пресс, плиз.

– Да, конечно, – согласился официант, обнадежил Бродова в плане чая и моментом исчез, экстрасенс же немедленно, не прекращая жевать, начал громко, с пафосом углублять знакомство, живописуя в деталях о себе любимом.