Зона бессмертного режима

– Нет. Отколи[137] ему угол и скважину, пусть живет ануннаком нормальным. Пока не форшмачить[138], – сделал ударение Ан на слове «пока», глянул выразительно на Парсукала, дружески подмигнул Шамашу и подался на стадион к Красноглазу – там на закрытом корте для игры в мяч его ждали офицеры Армады. Собственно, ему было глубоко плевать на всяких там снарядчиков, надводников, наводчиков и бронелазов. Нет, внимание его привлекали орлы, причем орлы молодые, недавно вылетевшие из гнезда, – выпускники Вседорбийской Главной Имперской Академии пилотов. Отличники, теллуриевые медалисты, премированные за успехи круизом. Пара дюжин крепких, весьма уверенных в себе парней с пока что одинокими татуированными перьями на правых запястьях. Хотя нет, на руке чубатого летуна, сразу чувствуется, с Нода, гордо выделялся Знак трехперого – видимо, он был из бывших фронтовиков, героев и защитников Империи. Из тех, кто чудом уцелел…

– А ну встать! Смирно! Равнение налево! – лихо выделался под ефрейтора при виде Ана Красноглаз. Урки, чалившие в свое время в штрафкомандах, выругались, отличники же медалисты даже не пошевелились, а главный, тот, что с чубом, нехорошо оскалился:

– Ну и пугало. Дали бы мне волю…

К слову говоря, Ан действительно был одет несколько странно – малиновые штаны, подкованные зэкобутсы и парадный генеральский мундир капитана звездолета со всеми регалиями, нашивками и аксельбантами. Довершал композицию головной платок, повязанный по уркомоде, – плотный, фиолетовый, с двумя огромными узлами, наподобие рогов. Пугало не пугало, но понимающему ясно – близко, не прогнувшись, лучше не подходить.

– Эй, братва, расхомутайте-ка его, – распорядился Ан, подождал, пока чубатого развяжут, и негромко, по-отечески сказал: – Ну дали тебе, сынок, волю. А дальше-то что?

– А вот, сучье вымя, что, – не орлом, а хищным зверем кинулся на него тот, но сразу же был взят на болевой, по всей науке уложен на пузо и дружески похлопан по плечу.

– Экий ты, право, горячий. Как парное ослиное дерьмо. Тебя как звать-то, сынок?

– Пусти, сучье вымя, пусти, – попробовал было рыпнуться герой, но Ан без промедления усилил нажим и все так же по-отечески изрек:

– Так-с, продолжим. Гм. Все же, как тебя зовут? А, Нинурта. Ну что ж, отлично, хорошее имя. Есть в нем что-то светлое, трогательное, напоминающее о детстве. Гм… Значит, говоришь, отпустить? А как голодный лев на горячее говно бросаться не будешь? Что? Не будешь? Ни на кого и никогда? Слово офицера?

– Да, да, слово офицера, – заверил медалист, со стоном поднялся с пуза и, ни на кого не глядя, с удрученным видом принялся баюкать руку. К слову сказать, не сломанную, не раздробленную, не выведенную из строя, а так, слегка подраненную. Куда ж пилоту без нее.

– Ну вот и ладно, вот и молодец. – Ан доброжелательно кивнул, подошел к отличникам и, как бы продолжая разговор, сказал: – Нет, ребятки, я не пугало. – Резко распустил застежку, быстро распахнул мундир и показал на выпуклой груди вязь мастер-егерской татуировки. Донельзя мудреную, на изумление хитрую, какие оставляют только иглы Доверенных имперских кольщиков.

– О, Мастер-Наставник! Генерал! – Медалисты встрепенулись, непроизвольно поднялись на ноги, а один, курчавый, с длинным носом, как-то заговорщически сказал:

– Генерал, я вас узнал, я писал о вас диплом. Вы – Корректор Совета Ан, Чрезвычайный политический отступник, при аресте убили восьмерых. Тема моего диплома называлась: «Опаснейшие супостаты Империи». Меня зовут Зу, одноперый субподорлик Зу, выпускник факультета Летной безопасности.

В отличие от угрюмого, немногословного Нинурты этот Зу так и шел на контакт – преданно смотрел в глаза, заискивающе улыбался, изображал радость, ликование и оптимизм. Чувствовалось, что идти на органы во славу Империи ему ну очень не хотелось.