– Что, дети мои, плоть от плоти моей, бабу не поделили? – спросил Ан на удивление ласково, когда Нинти, подрагивая прелестями, ушла. – И ведь не просто бабу – сестру. Опять-таки плоть мою и кровь мою. А?
– Да, отец, это так, – шмыгнул расквашенным носом Энки. – Вы, как всегда, правы.
– Вы верно заметили, отец. Все никак не можем поделить, – тронул ноющие ребра Энлиль. – У нас, отец, любовный треугольник…
Что Энлиль, что Энки внешне получились в Ана – могучие, широкоплечие, макушками под потолок. Да и соображали весьма неплохо, весьма. Один отлично разбирался в технологиях, другой в естественных науках, в медицине. А вот по части баб – оба полные мудаки. Поставь в поле кол, повесь на него юбку – рысью побегут, наперегонки. У каждого по три жены, шкур, давалок, лакшовок немерено, так ведь все одно, такую мать, жить не могут без Нинти. Без своей младшенькой сестренки Нинти, безотказной, как лазерная трехлинейка. У которой с серым веществом гипоталамуса тоже очень и очень нехорошо. Вернее, слишком уж хорошо. И ведь жили бы себе тихо, мирно, без эксцессов и сцен у фонтанов… А так – шум, гам, блуд, лай, подрыв твердыни авторитета. Ох, верно говорят – чтобы ануннаком нормальным выросло чадо, как рукожопа распоследнего драть его надо. Да, видимо, мало драл он в детстве Энлиля и Энки, так что теперь, наверное, придется наверстывать. Усиленно. В ударном порядке.
– Ах, так у вас, значит, любовный треугольник? – поинтересовался Ан, коварно притушил блеск глаз и крайне равнодушно, вроде бы даже с ленцой пообещал: – Так я его, такую мать, быстренько разобью. А заодно ваши наглые, жирные рожи.
И мигом перешел от слов к делу – пронзительно закричал, резко взвился в воздух и мастерски изобразил свою «коронку», стремительный боевой переворот с ударами руками и ногами. Энки с Энлилем даже ничего не поняли – рухнули, как подкошенные стебли жухлой трын-травы, а Ан, выйдя в вертикаль, мягко приземлился и, глянув на свою работу, резко повеселел. Морды сыновьям он разбил основательно. Теперь оставалось разбить любовный треугольник. Так, чтоб уже не склеить. Раз и навсегда.
Глава 5
Разбудил Бродова сотовый – подло, нагло, ни свет ни заря. За окнами еще висела ночь, на тумбочке у изголовья тикали часы, мерно порыкивал настенный, поставленный «на плюс» кондиционер – не май месяц, зима.
«Кому не спится в ночь глухую». Бродов нащупал трубку, с писком изладил связь, коротко, но с экспрессией спросил:
– Але?
Звонила девушка Дорна, голос ее звучал как продолжение сна.
– Привет. Как спалось?
– Привет. Давненько не слышались, – хмуро отреагировал Бродов, а сам подумал, что супостаты наверняка уже расстарались со сканером.
Как бы читая его мысли, Дорна игриво усмехнулась:
– Кнопочку нажми. Седьмой канал. Нравится мне эта цифра с детства, есть в ней что-то этакое волшебное, магическое, притягательное.
– Откуда ты зна… – удивился Бродов, фразу зажевал и клавишу нажал. – Сделано, миледи, говорите.
Телефон у него был не простой, с секретом, вернее, со скремблером[140]
. Интересно, откуда же Дорна знает об этом? И интересно в кубе, откуда ей известны частота, нюансы шифрования и алгоритмы кода? Похоже, она и вправду читает мысли.– Слушай сюда, как говорят у вас в Одессе. – Дорна опять усмехнулась, впрочем, уже не весело. – Пока будь хорошим мальчиком и даром не зли гусей. А когда въедешь в Луксор, сразу избавься от радиоконтакта. И будь осторожен. От Свалидора ни на шаг. Все, я еще позвоню.
«Господи, она еще и про Свалидора знает. – Бродов проглотил слюну, горестно вздохнул, вырубил машинально линию. – М-да, ох и весело же здесь у них в Египте. А ведь все, блин, еще только начинается. Как бы не умереть от смеха-то». Он выругался про себя, охнул удрученно, встал, включил телевизор. И напоролся, естественно, на музыкальный канал.
– Хабиби, хабиби, – сказал ему нараспев усатый здоровяк. – Хабиби-и-и-и[141]
.«Это, генацвале, точно, все зло от баб», – согласился с ним Бродов, выругался матерно, чтобы тех, на том конце, проняло, сделал погромче музычку и отправился по нужде. Потом он мылся, брился, делал куцый – так, два притопа, три прихлопа – вариант зарядки и выковыривал из своего кровного добра всю эту электронную заразу. Собственно, как выковыривал-то – бережно изымал и осторожно, можно сказать, с любовью складывал в особый пакет. Чтобы все пока что стучало и сигналило в наилучшем виде. Едва борьба с вредителями была закончена, как позвонили с ресепшен – вставайте, граф, пора, вас ждут великие дела. Вперед, труба зовет. Так что оделся Бродов, вдумчиво собрался, немного подождал и, с легким сердцем вырубив хабибу, подался в гостиничный холл. Там его ждал сухой паек и сюрприз в лице, вернее, в опухшей роже угрюмого, невыспавшегося экстрасенса. Маг был не один, в тесной компании, рядом с ним отчаянно зевали красавицы Люба и Наташа. Чувствовалось по всему, что коньячок от Бродова долго не застоялся и даром не пропал.
– О, какая встреча, – обрадовался Данила, приблизился к соотечественникам и уселся на диван. – И куда?