Не колеблясь, Зуфаров повернул вправо, вышел на уходившую в сторону депо железнодорожную ветку и придав, насколько это возможно в голом по торс виде, деловое выражение 'морде лица', двинулся в сторону 'ТЧ-2', как гласили буквы на распахнутых настежь воротах. Туго скрученную в кокон заляпанную рубашку он так и нес, сжав правой ладонью, размышляя куда б ее деть по дороге и надо ли вообще это здесь делать.
Сразу за воротами справа начался унылый деповский лабаз, с потрескавшейся до выпавших в художественном беспорядке кусков штукатурки серой стене, под которой были видны красные массивные кирпичи. Столетней, а то и большей, наверное, давности. Пожухлая от жары стерня между путями и лабазом дополняла пейзаж. В отличии от станционного хозяйства здесь следили за стрижкой бурно прущей травы, не смотря на короткое уральское лето, уже редко скрашиваемое кратким, но тем более ожидаемым вёдро. Единственным ярким пятном в таком промнатюторморте был торчащий из земли ярко-красный гидрант, к которому устремился Зуфаров, в надежде отмыть и отмыться. Массивный вентиль закрутился на удивление легко, струя воды выхлестнула из гидранта на несколько метров в сторону станции. Матерясь про себя, Зуфаров прикрутил напор, оставив необходимую малость. Пофыркивая, умылся полными пригоршнями теплой речной воды, смывая грязь, пот и кровь с загорелого торса. Затем прополоскал рубашку, насколько это возможно добившись от красных разводов невидимости. На все про все ушло минут десять.