Зона действия

Антошка не знал, как бы поступил он сам в подобном случае. Каждый читал о подвиге Павлика Морозова. Пионер пошел против своего отца, потому что отец враг Советской власти. Здесь все понятно. А ведь Яшкина мать никакой не враг. Просто она воровка. С другой стороны, и жулики, и тунеядцы, и прочая нечисть мешают нам жить, значит мешают людям, мешают Советской власти. Разве они не такие же враги?

— Решай сам, Яшка, — сказал Антон. — Пойду я, пожалуй…

Яшка не стал удерживать.

Глава седьмая. Что может рассказать автобусная остановка. У Коржецкого уезжает жена. В гостях

Антошка без дела слонялся по поселку. Ему хотелось увидеть Марфушу, но она на улице не появлялась, а идти к ней домой он постеснялся. Настроение у Антошки было поганое.

Плохо человеку, когда он остается без друзей.

Одним из людных мест в поселке считалась автобусная остановка. Здесь можно было услышать последние новости, увидеть людей, сияющих от счастья и поникших от горя. Антошка любил бывать на остановке. Из приходящих автобусов чаще всего вываливались демобилизованные солдаты, кто с чемоданом, а кто и с рюкзаком. Они приезжали группами, смотрели на поднимающиеся ввысь дома поселка и удивлялись: оказывается, здесь совсем не медвежий угол. Солдаты заигрывали с оказавшимися на остановке девчатами, острословили, и слушать их было весело.

Уезжающих в отпуск провожали толпами, с баянами и аккордеонами. Компании пели песни, чаще комсомольские, в шутку наказывали отпускникам привезти в Сибирь южного солнца и лаврового листа — плести венки победителям соревнования.

Но был еще и другой тип отъезжающих. Они тащились к остановке по одиночке, воровски. Таких отъезжающих на стройке звали с презрением дезертирами. В своем большинстве это были люди, погнавшиеся за длинным рублем, но в скором времени понявшие — здесь нет золотых гор. И чемоданишки у любителей легкого заработка были истертые и полупустые — те самые, с которыми их недавно встречал поселок.

Но среди дезертиров, как уже знал Антошка, попадались люди слабые, не сумевшие устоять на этой трудной земле, требующей твердого характера и закалки. «Слабаков» можно было отличить от нахальных любителей длинного рубля — они держали себя робко, при встрече со знакомыми прятали глаза. Их не очень осуждали, потому что понимали — не смогли рассчитать своих силенок, не под силу оказалась новостройка.

На автобусной остановке жизнь сортировала людей. И наблюдать за ними, слушать их было интересно.

Антошка сел на краешек скамейки, стоящей внутри павильона. Народу было мало — автобус только что ушел, а следующего надо ждать не меньше часа.

— Светлана, вернемся домой. Еще раз взвесишь все, — услышал он знакомый, не раз слышанный голос. — Видишь, и на автобус опоздали — к счастью, верная примета.

Антошка посмотрел в сторону говорившего. Это был комсорг стройки. В руке он держал чемодан. Глеб был одет в модный костюм, при галстуке. Рядом с ним стояла черноволосая красивая женщина. «Жена Коржецкого», — догадался Антошка, вспомнив, что видел их вместе на танцах.

— Верующим стал, Коржецкий, — насмешливо сказала женщина. — Только ведь из твоей приметы непонятно, какой вывод делать: ехать или не ехать. Быть или не быть? — вот в чем вечный вопрос. Я твердо решила, Коржецкий, — нам надо расстаться, пока нас по рукам и ногам не связали дети.

Коржецкий убито смотрел в землю.

— Но ведь я тебя люблю, Светлана, — безнадежно выдохнул он. — Люблю, понимаешь.

— Будь мужчиной — тебе есть у кого поучиться, — так же насмешливо продолжала спутница. — Я не намерена губить себя в этой дыре — об этом говорила тебе тысячу раз. Твоя жизнь: «Да здравствует стройка! Сдадим по графику железобетонный завод! Шире соревнование!» — с этим ты засыпаешь, это видишь во сне, с этим и просыпаешься. Понимаю, ты здесь человек нужный, но когда ты сманивал меня в этот твой «завтрашний день металлургии», я раскисла, почему-то видела тебя более важной персоной — все-таки комсорг стройки. А ты как мальчишка днями носишься от бригады к бригаде на мотоцикле, ночами устраиваешь рейды — никакой солидности. Но я ни в чем не обвиняю тебя, Коржецкий, — благодаря тебе с меня слетела шелуха, которую такие, как ты, фантазеры, называют романтикой. А мне не нужна ваша розовая мечта о завтрашнем дне, мне хочется по-настоящему пожить сегодня. И сходить в театр, и потанцевать, не обламывая каблуки…

— По-настоящему пожить… — тихо повторил Коржецкий слова жены. — Может быть, ты от настоящей жизни и бежишь.

— Еще в школе учила, Коржецкий, что в нашей буче, боевой, кипучей, и того лучше. Ты это хочешь сказать? Вот и кипи…

К остановке подошла компания, провожающая отпускников, и Коржецкий с женой замолкли. Потом они вышли на посадочную площадку.

Стрельнув выхлопной трубой, автобус медленно тронулся с места, постепенно увеличивая скорость. Вот он уже еле виден. Провожающие с шутками расходились по домам. Только Коржецкий все еще стоял на остановке и смотрел в сторону скрывшегося из вида автобуса.