Зона Комфорта

Впрочем, можно просчитать, от хронологии отталкиваясь. В июне, в середине где-то, если память меня не подводит, добровольцы взяли Харьков. Севернее Харькова у нас что располагается? Правильно – Белгород, по карте прямо вверх. Потом – Курск, Орёл. Дальше Деникин не продвинулся. Но это уже события осени. А июль? Где были белые на юге России на исходе второго летнего месяца грозного девятнадцатого года? Стоп, а чего я взялся чертить прямую от Харькова на Москву? Деникинский фронт больше чем на тысячу верст растянулся, от Екатеринослава до Царицына, от Днепра до Волги. Ну ты вообще! Корниловский-то полк был один и входил он в состав первого армейского корпуса генерала Кутепова, наступавшего на главном московском направлении. Тут, как говорится, без вариантов.

Когда я свёл концы с концами, у меня полегче на сердце стало. На короткую минуту, правда. День, максимум два – курс лечения завершится и посыплются вопросы: кто я, откуда и зачем.

Ну с документами отмазка понятная. Они, как бы, у бандитов остались, тому есть живые свидетели, один из которых – капитан Кромов, авторитетный офицер, первопоходник[23]. А вот как я у бандитов оказался? Какой я части? Артиллерист, коль скоро в петлицах эмблемы соответствующие? Эмблемки артиллерийские – верх консерватизма, никаких изменений не претерпели – два скрещенных ствола. Поставят меня к трехдюймовке: «Ну-ка, бомбардир, покажи себя», и чего дальше? Не скажешь ведь, что в нашем гвардейском полку артиллерия исключительно реактивная. БМ-21 «Град» на базе «УРАЛ-375»! Да и в «Градах» я ни бельмеса не петрю. Ищейка я армейская, дознаватель. И рядовым необученным не прикинуться – по возрасту и погонам давно не новобранец, целый штабс-капитан в их измерении.

Откуда же я такой нарядный нарисовался? Может, на потерю памяти сослаться, как Доцент в «Джентльменах удачи»? Тут – помню, тут – не помню! В поезде с полки упал, башкой ударился.

– Так не бывает, – сказал тогда Хмырь.

И мне скажут аналогично. Только здесь не кино, бьют здесь по-настоящему. Война, шарады разгадывать некогда и незачем. Меня просто шлёпнут.

Попробовать объяснить что я из будущего, из две тысячи первого года? Попал сюда не знаю, как. по пьянке. Прошу не кантовать, при пожаре выносить первым. Тоже – вариант заведомо тупиковый. Сто пудов – не поверят и не за психа примут, а за красного шпиона.

Блин, не хочется думать о смерти, поверьте, в тридцать шесть мальчишеских лет![24] Что делать, что делать?!

Без сна я проворочался всю ночь и лишь под утро, когда стало светать, забылся вязким, путаным полубредом, в котором ел огромную грушу. В недрах полезного фрукта обнаружился мой военный билет в красной обложке со звездой и надписью «СССР», и я этому не удивился. Помню, пытался прожевать вместе с сочной мякотью груши и «корку» военника, а она клеёнчатая, несъедобная.

Потом меня одолели назойливые мухи, которых, вероятно, привлёк «аромат» гноившейся раны. Не то чтобы они больно кусались, просто противно – бегают по лицу, лапки быстрые, липкие.

Я встал с чугунной головой, зевнул и потянулся. Начинался новый день. Временем я не владел, мои пластмассовые электронные часы «Made in Korea» носит теперь бандитский атаман.

Часов шесть, седьмой. Рано.

– Господин штабс-капитан! – меня позвали.

Я вздрогнул и обернулся. В проулке за плетнём стоял молоденький офицер из легкораненых. Я видел его накануне на перевязке. И даже успел с ним познакомиться.

– Прапорщик Баженов, – улыбчиво представился он вчера, протянув левую руку.

Правую, забинтованную и оттого толстую, прапорщик нянчил на перевязи.

– Маштаков Михаил Николаевич, – ответил я на влажное пожатие.

Определился – лучше по максимуму пользоваться своими данными, нанизывая на них нужные детали. Так меньше вероятности запутаться.

Через плечо Баженова перекинуто вафельное полотенце. Сквозь оттопыренные уши его малиново просвечивало солнце.

– Господин штабс-капитан, не составите компанию искупаться?

Я пожал плечами. С одной стороны, я изрядно запаршивел, буквально прокис. А с другой.

– У меня, знаете, ни намылиться, ни утереться нечем.

– Дело поправимое, – бодрый прапорщик продемонстрировал коричневый брусок размером со спичечную коробку, – мыльце имеется. А полотенце я сейчас принесу, у меня запас.

Через пару минут Баженов снабдил меня льняным рушником, расшитым по краям красными петухами. Я с сомнением осмотрел нарядный предмет декора – жаль вытираться такой красотой.

– Чистый, не сомневайтесь! – прапорщик по-своему понял мои колебания.

И я пошел за ним вниз по проулку, между домами, мимо колодца со скрипучим журавлем. Навстречу, обдав топотом и волной острого конского пота, пронеслись двое всадников.

– Как ваша рука? – я решил завладеть инициативой, избежать положения расспрашиваемого.

– Благодарю, Михаил Николаевич, значительно лучше! Только жутко чешется!

Молодец парень, с первого раза ущучил как меня звать-величать. А вот я со своей хваленой памятью потерял его имя, хотя он тоже назывался полностью.

– Раз чешется, значит, заживает, – выдал я вещь банальную, но беспроигрышную.