Зона Комфорта

Я сидел на полу, на соломенной подстилке, весь в соломе, как шелудивый пёс. Раздражая молодой бодростью, чрезмерно громким разговором и неуместным смехом по хате сновали офицеры, на одной ноге подхватившиеся по команде «подъем».

В мухами засиженное оконце, скроенное из осколков стекла, пробивалось солнечное утро. Горласто проорал петух, дублируя пять минут назад откричавшего дневального.

Я понимал, что не отдохнул, что для полного восстановления сил нуждаюсь часах в десяти сна. И не в одежде и в сапогах, с вещмешком под головой, а как полагается – в койке, на простыне и подушке. Желательно, помывшись перед сном. Еще лучше— пропустив сто пятьдесят гвардейских.

В правом виске, доставая до глаза, засела раскаленная игла. И, гадство, болит и болит башка. напрочь раскалывается. Я ведь не молоденький юноша, чтобы покемарить децл и снова бежать вприпрыжку. Прошли те времена давным-давно.

Но и послать всех к черту, перевернуться на другой бок и захрапеть невозможно. Не поймут меня. Да и не дадут. Есть такое суровое слово – надо. Алягер, ком алягер![39]

Я кое-как встал и, держась рукой за поясницу, поковылял на улицу. Злой на весь мир.

Во дворе офицеры умывались из двух ведер – металлического и брезентового. По пояс голый буйвол Риммер стоял, нагнувшись. Наплехович сливал ему на шею и на широкую, бугрившуюся мышцами спину.

– А-а! Ах! – громко вскрикивал Риммер и требовал: – Да не жалейте вы воды, скряга!

Расточительность любителя водных процедур закономерно привела к тому, что мне воды не хватило.

– Ух, хорошо! – мокрый и блестящий Риммер упруго выпрямился. Не разделяя его оптимизма, я заглянул в ведро, увидел в нём дно и

двинул к колодцу с журавлем.

Выстояв там очередь, вернулся во двор. Поливал мне Цыганский. Он был по-вчерашнему энергичен. Не зря рекламу про качество батареек «Энерджайзер» по всем каналам крутят.

– Осторожней, поручик! – бурчал я. – За шиворот лить необязательно.

Я не стал снимать куртку, только расстегнул ворот и загнул его внутрь да рукава по локти закатал. Ледяная колодезная вода взбодрила. Зачесав назад мокрые волосы гребешком, одолженным у подпоручика, я за неимением полотенца обернулся к солнцу. Но на это, с учётом невысокой утренней температуры светила, требовалось изрядно времени. Пришлось промокать лицо рукавом.

Во двор с двумя дымящимися котелками в руках зашёл Кипарисов. С совершенно очумелым видом и куриным пером в спутанной бородке. Очевидно, прямо с подъема его отрядили заготовщиком на кухню.

Значит, организованное обеспечение здесь существует. Не всегда – на подножном корму!

Я полез в карман за умыкнутой вчера ложкой. На завтрак нам подали банальную перловку, именовавшуюся у нас в Советской армии «шрапнелью» или «кирзой». Наименее уважаемую в небогатом солдатском рационе.

По утрам у меня плохой аппетит. А тут ещё крутая, маслом немазаная «кирзовая» каша! Но ложек десять я в себя силком пропихнул. Когда ещё покормят горячим! Зато от крынки с молоком, которую отыскал в погребе подпоручик Цыганский, оторвался с трудом.

Завтракали суетно, торопились. Потому что на улице начали противно вопить:

– Строиться, второй взвод! Отделение, строиться! Живее, господа! Штабс-капитан Белов появился во дворе раньше своего зычного

крика:

– Первый взвод, выходи на построение!

Белов в укор остальным был выбрит и даже благоухал одеколоном. В голенища его сапог можно было смотреться, как в зеркало, до головокружения.

Под свирепыми взглядами взводного мы перемещались исключительно бегом. Громыхали грязными сапожищами. Брякали котелками с остатками перловки, толкались.

Рота выстраивалась в направлении околицы, зыбко шевелилась. Не затвердев, не обретя монолита, тронулась в путь.

– Р-раз, раз! Раз, ва, три! – упруго шагавший сбоку взвода штабс-капитан Белов дал счет. – Взяли ножку! Раз!

На плетне висели пацаны. Глазастые, стриженые под ноль и наоборот, косматые, взъерошенные, как воробьи. Загорелые, белозубые, щербатые. Им было интересно, войны в этих краях не видывали.

Местный дурачок – в старомодном мундире с наваченной грудью, с эполетами, с огромными крестами, вырезанными из жестянки, задрав бороденку, истово вытянулся во фронт, приставил два пальца к сломанному козырьку фуражки. Принимал парад с отчаянно распахнутой мотней.

– Равнение налево! – лукавый дернул меня за язык, к счастью, негромко.

Тут же выяснилось, что Белов, помимо прочих достоинств, обладал и отменным слухом:

– Капитан Маштаков, отставить балаган!

Я потупился, а вокруг офицеры: Наплехович, Цыганский и один смазливый, похожий на певца Андрюшу Губина, наперебой запрыскали.

Команда «бегом марш» моментально отбила охоту хахалиться. Рота сбилась с ноги, затопала вразнобой и стала растягиваться. Несмотря на все старания, я скоро оказался в хвосте. За ночь мои физические возможности не претерпели изменений в лучшую сторону. Куда мы так вваливаем?![40]

С правой стороны с каждой минутой ощутимей приближались звуки невидимого пока боя – ухающие глухие разрывы, картавая трескотня пулемётов.