Зона Комфорта

Меня не цепляли вопросы высокой стратегии. Я мыслил приземлёнными категориями рядового бойца. Больше всего мне хотелось разуться, отмочить в тазике с горячей водой натруженные ноги, похлебать горячего, махнуть соточку и завалиться спать. Но впереди – долгий день и я понимал, что фантазии мои несбыточны, занятие не по душе командиры найдут мне всенепременно.

На Урале в районе Чебаркуля каждые полгода мы воевали с условным противником, с китайцами. Причём нашему полку противостояла их танково-кавалерийская дивизия. Учения были масштабные, с боевой стрельбой и длились около месяца. В застойные времена коммунисты народных денег на оборону резонно не жалели, не хотели кормить чужую армию.

Тогда на должности заместителя командира взвода зенитной ракетно-артиллерийской батареи замыслы командования оставались для меня тайной за семью печатями. Наши многодневные мытарства по лесам и полям южного Урала, на мой взгляд, были лишены смысла. Мы по несколько раз возвращались в одно место. Допоздна, до кровавых мозолей копали капониры под свои «шилки» и «бээрдээмы»[45], а чуть свет спохватывались, как ошпаренные, и ломили по бездорожью за мотострелковым батальоном и танковой ротой. Под страхом дисциплинарного наказания избегали асфальтированных дорог и потому каждые полкилометра тягали одной установкой другую из глубоких колдобин. Останавливались, по несколько часов окапывались, маскировали технику, сержанты рисовали схемы боевых позиций, а потом подрывались в никуда. Завтракали, обедали и ужинали одновременно и почему-то чаще по ночам. Спали, расстелив башенный тент, на голой земле. Однажды утром сентябрьский заморозок крепко прихватил мою голову в шлемофоне к вставшей колом брезентовой простыне. Пробуждаясь, я её чуть вместе с тангентой не отодрал.

Несмотря на каторжанский труд, холодильник по ночам и нерегулярную кормёжку, благодаря молодости, тяготы и лишения переносились легко. Мне лично после казармы, бесконечных построений и нарядов даже интересно было, похоже на игру. Совершенно по-другому себя воспринимаешь, когда работаешь на боевой технике. Не так, когда лопатой долбишь лёд на плацу.

Каждый раз мы разделывали вероятного противника под орех. Потом выяснялось, что за неделю замудрёных маневров батарея уничтожила изрядное количество вражеских вертолетов и самолетов. Разных там «Хью-Кобр» и «Мигов». Понеся при этом символические потери.

Сейчас я занимал меньшую чем тогда должность. Низшую в армейской иерархии. Передвигался исключительно пешком и был лишен доступа к средствам связи. Зато имел несравненно больший жизненный опыт. И потому понимал, что пленные повязали нас по рукам и ногам.

На построении штабс-капитан Белов не досчитался девятерых бойцов.

– Фетисова, говорите, ранили? – спросил он у меня.

– Так точно, в руку. Он на поле за стогом остался, в сознании, – я ничего не мог поделать со своим многословием.

– Повезло старому, – непонятно хмыкнул взводный и задал общий вопрос: – Кто ещё про кого знает?

Наплехович сказал негромко:

– Подпоручика Шпилевого на моих глаз пулеметной очередью… перерезало буквально.

Белов кисло сморщился:

– Ви-идел. И Коняев как кончился видел. Его – в живот.

Он прошёлся перед строем с заложенными за спиной руками. Остановился напротив Кипарисова, указательным пальцем подкинул кверху его слабо затянутый ремень (в Советской армии говорили – «на яйцах болтается»).

Вернулся на середину. Энергично, как бы встряхиваясь, согнал складки гимнастерки за спину.

– Ну-с, господа, с боевым крещением в рядах первого Корниловского! В целом оценка удовлетворительная. Отдельно отмечаю действия прапорщиков Риммера, Климова, Жогина, подпоручика Цыганского и штабс-капитана Маштакова!

– Ра-ады стараться, госдин тан! – вразнобой ответил взвод.

Я успел присоединиться в самом конце фразы. Уши у меня жарко горели. Я очень люблю, когда меня хвалят, особенно прилюдно. Хотя на словах всячески от этого открещиваюсь.

– Штабс-капитан Маштаков! – обратился Белов.

– Я! – у меня рефлекторно подобрались внутренние органы.

– Назначаетесь моим помощником. На досуге подтяните личный состав на предмет надлежащего приветствия командира. Сейчас с первым отделением соберите наших убитых. Поручик Наплехович, с вами – трое. Берите пленных, лопаты и выдвигайтесь на кладбище. За вами могила. братская. Что ещё?

Взводный вынул папиросы, пошарил в пачке и обескуражено смял её, пустую.

– За дело! – махнул рукой.

Ну вот, не успел я констатировать свою рядовую должность, как получил нежданное повышение. Оно мне надо? Мне бы в личине рядового бойца адаптироваться. Чем выше положение, тем пристальней внимание…

– Первое отделение, за мной, – давя нарождавшийся вздох отчаяния, скомандовал я.

Вышли Риммер, Кипарисов, мрачного вида блондинистый прапорщик, другой прапорщик, похожий на певца Губина. Эти из знакомых. И ещё двое— подтянутый голубоглазый юнкер в солдатских обмотках и мешковатый, взъерошенный подпоручик.