Вместо ответа Омельченко лишь презрительно хмыкнул и ускорил шаг, догоняя опередившего всех Арсения. Фонарик у того в руках был на последнем издыхании и света почти не давал, но Арсений уверенно шел впереди, безошибочно угадывая нужное направление. Путь, судя по всему, нам предстоял не близкий, и никто из нас не имел ни малейшего представления, в каком месте обустроенной за десятилетия обширной зоны мы могли оказаться. К тому же, не исключено, что обеспокоенные исчезновением Егора Степановича непрошеные и хорошо вооруженные, по его словам, посетители зоны могли на всякий случай заложиться охраной. Вот только охраной от кого? Что им могло прийти в голову? О нашем присутствии они вряд ли догадывались и за себя наверняка не опасались. Охранять им стоило только своих пленников – старика, женщину и обманутого ими «литовца», который, по словам Егора Степановича, подсказал им дорогу. Интересно узнать, на чем они его прикупили? Сейчас, когда снаружи свирепствует местный буран, они вряд ли рискнут предпринимать какие-то решительные действия. Выбраться без посторонней помощи им не светит. Своя связь при здешнем экстриме весьма проблематична. Разве только отыщут генеральскую рацию в вагончике на скале? А если отыщут и сумеют с кем-то связаться, взрыв неизбежен…
Какие только мысли не мелькали и не путались у меня в голове во время этого непростого торопливого продвижения по подземным коридорам, выработкам, пещерам и бесконечным ответвлениям в разных направлениях. Ориентировку я потерял начисто, и в случае возвращения нам без исчезнувшего Карая вряд ли обойтись. Надеюсь, что он все-таки появится. Сейчас же, главное, не просто спешить, а бежать. Да мы и так уже почти бежали.
Внезапно Арсений остановился и предупреждающе поднял руку. Мы замерли и стали прислушиваться. За поворотом, куда указывала очередная стрелка, кто-то разговаривал. Да нет, на разговор это было непохоже. Собеседник у говорившего явно отсутствовал. Не то он разговаривал сам с собой, не то бубнил какой-то монолог. Мы осторожно подтянулись к Арсению. Пугачев взял оружие наизготовку. Несмотря на подземную спертость пространства и не всегда разборчивые отдельные слова, угадывалось, что неизвестный читал вроде бы стихи:
Что это за строчки и откуда они, я узнал позже. Тогда только удивился несоответствию высокого слога и довольно унылого, я бы даже сказал, бесцветного прочтения. А тут еще и голос показался мне знакомым. Почти не веря своей догадке, я все-таки решил рискнуть и, дождавшись, когда неведомый артист выдавит из себя последнее слово, преодолел сопротивление попытавшегося удержать меня Пугачева, вышел из-за угла и выдал реплику, на мой взгляд, полностью соответствующую данной мизансцене:
– Читать под землей в темноте монологи – верный признак серьезного нервного расстройства. Что, дорогой Валентин Николаевич, в очередной раз выбило вас из колеи?
В ответ довольно продолжительное молчание, и лишь чуть ли не минуту спустя вздрагивающий от испуга и волнения голос произнес:
– Товарищ старший научный сотрудник… Вы живой или как?
– А лично тебе, раб Божий Кошкин, чего бы хотелось? – подошел и остановился рядом со мной Пугачев.
– Еще, что ль, один покойничек на мою голову? – плачущим голосом поинтересовался Рыжий. – Или еще кто имеется?
– Покойники народ безвредный, в отличие от тех, кто тебя сюда законопатил, – подал свою реплику подошедший к нам Омельченко.
– Пожалуйста, рассказывай побыстрее – кто, где, почему и как? – попросил Арсений.
– Или оставайся. А мы дальше двинули, – предложил Пугачев своему, как я это уже понял, давнему добровольному сотруднику.
– Не имеете права! – чуть ли не взвизгнул осторожно двинувшийся к нам Рыжий. – Я тут тысячу и одну отходную Боженьке прочитал. В самое ближайшее время дуба дать собрался по причине полной безвыходности. А вы – «оставайся»! Полная с вашей стороны негуманность.
– О гуманности потом поговорим. Рассказывай по-быстрому, – оборвал его Пугачев. – Почему и каким образом ты здесь? И без всяких твоих выкрутасов и монологов.
– Слушаюсь, товарищ капитан! Только без выкрутасов ни хрена не получится. Вся моя жизнь за последние дни и месяцы сплошные выкрутасы. Как снаружи, так и изнутри. И такой репертуар полностью благодаря тем, кто сейчас здесь рядом находится. Разве вот только Арсений Павлович под сомнением. Хотя если он здесь, значит, тоже в репертуаре.
– Я сказал – короче! – не выдержал Пугачев.
– Короче не получится. Сами сказали – выкрутасы. Самому бы разобраться, что к чему и откуда.
Я решил защитить свою то и дело попадающую впросак подсобную единицу:
– Пусть рассказывает. Несмотря на излишнюю многословность, в основном он все-таки вещает правду. Я в этом успел убедиться.