Зона поражения

Заставив себя отогнать от себя этот образ, Тогандис провел несколько следующих часов, зачитывая вслух пассажи из книги, записывая их при помощи мнемопера, ритмично заполнявшего чистые страницы его требника проникновенными виршами и поучениями о необходимости бдительности в противостоянии демонам и скверне.

Электросвечи разгорались все ярче, пока свет, льющийся сквозь высокие окна, тускнел. Затем Тогандис услышал какой-то шум за дверью у себя за спиной и удивленно заморгал, когда оторвал взгляд от книги и увидел, что за витражными стеклами стало уже совсем темно.

Был куда более поздний час, нежели ему думалось, а работы предстояло еще много. Другие священнослужители сейчас, должно быть, как раз собирались на вечерю, и с его стороны было бы неподобающим не присоединиться к ним. Библиотека кардинала была расположена как раз в основной части церкви, и сейчас он мог слышать доносящиеся из-за двери настойчивые голоса.

Они, похоже, звали его по имени, но тяжелая деревянная створка приглушала их, и потому голоса казались просто слабым шепотом.

Кардинал поднялся с кресла и провел пальцами по губам, осознав, что зовут его с подозрительной настойчивостью. Шейво Тогандис, каким бы мастером самолюбования ни являлся во многих других вопросах, был достаточно честен с собой, чтобы понимать: его проповеди, пусть и весьма интересные и остроумные, никогда не приводили верующих в экстаз и не могли заставить людей умолять его выступить.

Охваченный любопытством, Тогандис отстегнул от руки крепления мнемопера и взял со стола требник. Затем подошел к двери и уже собирался открыть ее, когда кое-что в зовущих голосах вступило в резонанс с той частью его мозга, которая отвечала за страх.

Ты был там.

С неожиданной, пугающей ясностью Шейво Тогандис вдруг понял, что ждет его по ту сторону двери.

Мезира Бардгил ощущала, как какая-то сила набирает мощь по всему городу; отвратительная вибрация, словно раздражающий нервы скрип мела по школьной доске, отзывалась в самых ее костях. Комната была погружена во тьму, но серебряные нити, незримые для того, кто не обладает псайкерскими способностями, вползали внутрь, змеясь по трещинам в кирпичах, просачиваясь сквозь известку и пролезая в щели у косяков.

Призрачный налет изморози очертил дверной проем, и изо рта женщины начали вырываться облачка пара.

— Прошу, уходи! — Она зажмурилась. — Что я вам сделала? Я же ничего не делала.

Но, произнося эти слова, она уже понимала, что в том-то и заключается ее преступление.

Просто стоять в стороне, пока идет бойня, и ничего не предпринимать было ничуть не лучше, чем самостоятельно нажимать на спусковой крючок или размахивать фалькатой. Мертвые объединились, и что бы ни принесло сюда двух космических десантников, оно навсегда разрушило баланс сил на Салинасе.

Некогда бесплотные энергии стали частью материального мира, проникнув в каждую его складочку и узелок, и их порождения, прежде неспособные ни на что, кроме появления в кошмарных снах, вдруг обрели власть над реальностью и были теперь более чем опасными, питаясь из неожиданно открывшегося бесконечного источника.

Мезира ощущала ту ужасную силу, что проникла в ее комнату, то уплотнение в воздухе, которое может говорить только о чужом присутствии.

— Пожалуйста. — Она заплакала. — Нет.

Открой глаза.

Женщина замотала головой:

— Нет, не открою!

Открой глаза!

Мезира закричала, чувствуя, как против ее воли открываются глаза, а затем она увидела его — Плакальщика, чей черный силуэт резко вырисовывался на фоне мягкого лунного света, проникающего через окно.

Мерцающие призрачным светом, его глаза пригвоздили ее к кровати, словно булавка энтомолога — мотылька. Смрадный запах дыма и опаленной кожи забил ноздри, повсюду вокруг вспыхнули серебряные огни, холодные и беспощадные.

В этом ледяном свете Мезира увидела обгоревшую плоть Плакальщика, мышцы и жир, стекающие желтыми ручейками с костей.

Ты была там.

Мезира Бардгил закричала — и кричала до тех пор, пока сознание ее не отрешилось от всех органов чувств и не нырнуло во тьму.

Шейво Тогандис почувствовал холод, исходящий от дверной ручки, прежде чем успел прикоснуться к ней. Дыхание облачками вырывалось из его рта, а неожиданно пробравшийся в комнату ледяной сквозняк проникал даже сквозь плотную материю одеяний.

Кардинал ощущал их там, за дверью, их желание, чтобы он вышел и встретился с ними лицом к лицу, чтобы они могли предъявить ему старые счета.

Страх овладел им, колени ослабли и были готовы подломиться.

Тогандис зашептал молитву Богу-Императору и закрыл глаза, повторяя стихи, которым его еще в детстве, когда он боялся темноты, научила мама, уверявшая, что Император обязательно защитит.

В это мгновение Шейво Тогандис вновь почувствовал себя четырехлетним мальчишкой, прячущимся от тьмы под одеялом и в ужасе шепчущим простейшие псалмы, чтобы отогнать чудовищ.