Холодный ветер, втолкнувший кардинала в церковь, подул снова, на этот раз сильнее и уже без той осторожности и любопытства, какие проявлял прежде. Теперь это был настоящий шквал, проносящийся по нефу из конца в конец, завывающий и яростный, заставляющий развеваться одеяния Тогандиса, перелистывающий страницы требника и пытающийся их вырвать.
Священники закричали, увидев, как призрачная «паства» сливается в единый вихрь промораживающего до костей света. Словно подхваченный ветром туман, привидения утрачивали всякую индивидуальность, сливаясь в общую завывающую массу бесформенных лиц.
— Император хранит нас! — закричал Тогандис, силясь перебороть вопли и стенания разъяренных фантомов. Дующий из ниоткуда ветер принялся гонять мерцающее полупрозрачное облако по всей церкви, со свистом рассекая воздух и закручивая в спирали разводы серебристого света.
Призраки собрались у окна-розы в дальнем конце нефа перед мощными бронзовыми порталами, ведущими во внешний мир: клубящееся, бесформенное, пребывающее в постоянном движении облако света и дымки. Серебряные языки холодного огня вдруг взметнулись вдоль стен церкви, перекидываясь с одной колонны на другую, и в глазах Тогандиса защипало от неожиданно ударившего в его ноздри смрада горелой плоти.
Скамьи перед ним покрылись изморозью, а купель за спиной затянуло коркой льда. Священники и чтецы попадали на колени, сложив ладони в молитве. И все же их глаза по-прежнему были полны восхищения, и Тогандис понял, что ужас, несомый этими видениями, предназначен одному лишь ему.
Никто, кроме него, не мог видеть подлинную суть призраков, ибо те явились за ним и только за ним.
Слившись воедино, они спикировали вдоль нефа прямо к алтарю, и в каждом их агонизирующем крике кардинал слышал жажду его крови. Сотни ртов стали плавиться, превращаясь в одну общую пасть, и складки света распахнулись по бокам бесформенной массы, придавая ей подобие некого ужасного мстительного ангела.
— Мы лишь только скромные слуги Твои, — продолжал декламировать Тогандис, и его слова тут уже уносил прочь ледяной ветер, — обрати же к нам лик Свой, изгони тени, охрани верных и защити их от беззакония варпа!
Призраки вдруг начали утрачивать свою целостность, и за ангелом воздаяния застелился длинный светящийся шлейф расползающейся призрачной кожи. Тогандис зажмурился. Он крепко сжал свисающую с его шеи освященную аквилу и высоко поднял молитвенник.
Стена серебряного пламени врезалась в кардинала, и тот ощутил, как его словно сковывает вечной мерзлотой, приносимой проходящими сквозь него мертвецами. Муки их боли и ужаса перед таким существованием наполнили каждую клеточку его тела, от чрезмерно пухлых ног и до покрытого испариной лба, но, так и не найдя поживы, призраки с отчаянным криком уносились прочь.
Сердце Тогандиса сбивалось с ритма и грозило разорваться от неожиданной нагрузки, его клапаны и желудочки работали на износ, силясь удержать хозяина в мире живых. Перекрученные кровеносные сосуды едва не лопались. Какими бы запасами прочности ни обладало тело кардинала, вряд ли их могло хватить надолго.
Тогандис не отваживался открыть глаза, зная, что, поступив так, увидит нечто настолько ужасное, что это закончится для него смертью. И вдруг на церковь опустилась неожиданная, пугающая тишина, в которой он слышал одно лишь свое дыхание да затихающее эхо последнего стона.
На его плечо опустилась чья-то рука, и он вскрикнул, почувствовав резкий укол боли где-то в груди и последовавшее за этим покалывание в кончиках пальцев.
— Кардинал? — произнес осторожный, полный духовного экстаза голос у его уха. Тогандис узнал говорившего. Это был один из вечерних чтецов, хотя имени этого человека он не запомнил.
Сделав глубокий вдох, чтобы привести в порядок нервы, Тогандис открыл глаза.
Церковь вновь была точно такой, какой ей и полагалось быть в ночной час, — спокойным, темным местом, озаряемым только тусклым неровным светом свечей. От серебряных призрачных огней не осталось и следа, только по краям купели осталась корочка льда, да и та быстро таяла.
Тогандис немного помолчал, дожидаясь того момента, когда будет уверен, что его голос ничем не выдаст пережитого ужаса.
— Что тебе? — поинтересовался наконец кардинал.
— Это был ангел? — произнес чтец.
Тогандис посмотрел за спину и увидел полные восторга лица священников. Что он должен был им сказать? Правду? Вряд ли.
В их глазах горел свет веры, и он не имел права отнимать ее у них.
— Да, — кивнул Тогандис. — Это бы ангел Императора. Но молись, чтобы больше ты его не увидел.
Ночь в горах к северу от Барбадуса была непроницаемо черна.
Когда солнце опустилось за горизонт, бескожие стали неуверенно выползать из пещеры. Двигались они нерешительно и осторожно, будто боясь, что палящее светило может неожиданно вернуться. В течение всего долгого дня племя страдало, чувствуя себя обманутым из-за того, что солнечный свет едва не уничтожил их всех.