— Я дал полный вперед, но через пять минут мы испаримся, — прояснил ситуацию «Оболтус». — Это «касатка». Там боеголовка серьезная. Ложными целями не обманешь, щитом не закроешься. Насквозь видит.
Непейвода молчал. Все его кибермушиные облака были давно израсходованы. А вот археолога осенило и он воскликнул:
— Надо делиться пополам! Немедля! Пусть торпеда клюнет на пустышку. В худшем случае наши шансы — пятьдесят на пятьдесят…
— Я не успею…— простонал корабельный мозг.
— Должен!-рявкнул Рассольников.
Слишком быстрая метаморфоза — штука очень болезненная. И все же не один биомех от боли еще не умирал.
— Не трусь! — поддержал напарника Дом. — Смерть все равно больней.
…Раскалившийся от колоссального выброса тепловой энергии, потерявший две трети скорости кораблик был похож на делящуюся амебу. Он ужасно спешил и все равно опаздывал. Перемычка между двумя «Оболтусами» утончалась на глазах. Кораблик тужился и кряхтел, потом закричал, как настоящая роженица. Половинки словно взрывом разбросало в стороны.
Настоящий «Оболтус», в отличие от пустышки, теперь вовсе не походил на подлодку. Он должен был выглядеть жалким и ни на что не годным. Чтобы обмануть торпеду, слабый и медлительный «Оболтус» будет судорожно отгребать в сторону, а снабженная более ходким движком пустышка пойдет на глубину.
Торпеда вот-вот будет здесь. Сгрудившись в рубке, которая превратилась в тесную каморку, четверка ждала решения своей судьбы. Пустышка включила форсаж и рванула с места в карьер, быстро скрывшись из виду. На этой глубине вода была черного цвета. За бортом ни пятнышка света и никакой живности — рыбы, креветки или моллюска. Подходящее место, чтобы отдать богу душу.
За передвижениями торпеды можно было наблюдать на трехмерном экране сонара. Обнаружив, что цель разделилась пополам, «касатка» резко сбавила ход и замерла. Она оценивала ситуацию, а четверка сидела, затаив дыхание, словно торпеда могла ее услышать.
Платону представилось, как торпеда водит носом, принюхиваясь, и-и… не может выбрать цель. «А ведь у нее нет разделяющейся боеголовки! — сообразил он. На лбу выступила испарина. — А могла и быть…»
Археологу пришла в голову еще одна мысль, и он крикнул корабельному мозгу:
— Дернись маленько! Сделай вид, что пытаешься удрать, а силенок не хватает.
Это было нетрудно. «Оболтус» дернулся самую малость, заработал винтом. Дескать, пустышка хочет показать, что она — не пустышка. «Сейчас торпеда все неправильно поймет, — подумал Рассольников, — и ка-ак вдарит…»
Торпеда водила носом считанные секунды, но они показались Платону вечностью. «Так ведь и поседеть можно», — успел подумать он, и тут «касатка» приняла решение. Она плюнула на жалкий обрубок подлодки и ринулась за той половинкой, что полным ходом уходила на глубину.
Сто килограммов самой лучшей взрывчатки против дрожащего от ужаса куска мяса и кожи. Бамс! Взрыв разорвал пустышку на мелкие кусочки. Слабенький «Оболтус» ударила в днище круговая волна, качнула. И этот удар был самым счастливым ударом в их жизни.
— А-а-аа!!! — вопил Кребдюшин Капоте, обнимая Платона Рассольникова. — Ооо!!!
— Все-е-о!!! — вторил ему Платон. — Живе-ем!!!
— Юстус-хиусс! — восторженно сипел и ерзал на полу разумный гриб, намазывая на спинку кресла белесые пахучие нити. — Юссс!
И только Двунадесятый Дом молча сидел в кресле. Он вцепился в свою драгоценность с такой силой, будто золотой горшок пытались вырвать у него из рук.
Глава 21
Полная заморозка
«Что может быть приятней, чем обложиться кусками чистейшего полярного льда в лютую тропическую жару? Сменить адское пекло на живительную прохладу, а потное бикини на элегантную шубу из псевдонорки?
Покупайте кондиционеры компании „Норд Стар", сделанные на основе новейших военных технологий! Они создадут благодатный оазис в любом уголке Галактики!»
На сей раз ответ с ФФФукуараби пришел гораздо быстрее. Текст его гласил:
— Повторяем строжайший приказ. Ничего не предпринимай. Затаись и жди подмоги, — перевел Непейвода.
— И ради чего мы рисковали жизнью? — воскликнул Платон. — Они предали тебя. Продали Лиге. С потрохами. — В очередной раз столкнувшись с вероломством власть имущих, он чувствовал бессилие и злость.
Кребдюшин размашисто кивал головой в такт его словам. В кои-то веки у него нашелся союзник. А Двунадесятый Дом сидел, понурив голову и очень по-человечески кусая губы. При этом хрустели и сыпались ему на грудь половинки раскушенных «муравьишек».