Зона поражения

Тимофеев участвовал в нескольких международных симпозиумах. Выдвинул методику, которую посчитали недостаточно проверенной и малоэффективной. Поэтому международный авторитет МОЦ упал. Упали и доходы. В 1985 году после смерти больного, имевшего влиятельных родственников, А. А. Тимофеев был в судебном порядке на пять лет лишен права врачебной практики, после чего не покинул МОЦ, а занял там же место директора. В 1990 году, восстановившись как главный врач, сохранил и директорскую должность. Громкое уголовное дело привело к потере всякой высокой поддержки, и в последние годы клиника строилась на собственные деньги. Основной доход клинике приносят больные из-за рубежа. Украинцев МОЦ принимает практически бесплатно».

Самолет шел уже на посадку. Внизу под иллюминатором Макар Иванович увидел желтые прямые линии посадочных полос, которые казались тоненькими-тоненькими ниточками. И на этих ниточках висела, раскачиваясь, огромная, непроглядная киевская ночь.

«Определенно, этот Тимофеев остро нуждается в деньгах. — Макар Иванович осторожно потряс за плечо

Пашу, тот засопел и попробовал перевернуться на бок. — Тут не перепутаешь. Главное- деньги. Большие деньги. Нужно понять, какая связь между тем, что ему нужны деньги, случаями эвтаназии и радиоактивным мертвецом, похороненным вместо другого человека. Нужно найти логику во всей этой чертовщине. Главный мотив, кажется, понятен».

— Граждане пассажиры! — раздался усиленный репродуктором голос стюардессы. — Наш самолет, совершающий рейс «Москва — Киев», идет на посадку. Просьба пристегнуть ремни. Московское время 22 часа 20 минут.

«Мог бы и сегодня с ней встретиться, — подумал Дмитриев, опять пихая в плечо молодого коллегу. — И гостиницу не забронировал, дурак. Теперь придется маму среди ночи разбудить».

3

Очень громко тикали стенные часы. Звук, знакомый с детства. Будто никуда и не уезжал: звонкое частое потрескивание, щелчок — раньше на этом месте часы отмечали протяжным звоном час, снова потрескивание. Казалось, что, и не открывая глаз, он видел медный медленный маятник. Солнце, проходящее сквозь штору, согревало лицо. Проснувшись, Макар Иванович долго лежал в ожидании, когда подойдет мать. Ночью, вломившись, он просил ее разбудить не позднее восьми часов, и теперь ему было почему-то неловко. Нужно все-таки было позвонить домой, хотя бы уже отсюда по междугородке. Обидятся же. И правильно сделают, что обидятся. Подобных шуточек с автоответчиком он еще ни разу себе не позволял. Наверное, жена уже звонила. Впрочем, не в ее привычках его разыскивать.

Мать ушла, не разбудив. Он понял это не сразу, а когда понял и присел на постели, разглядывая часы, почти испугался. Почему?

Было без пяти минут десять. На столе лежала записка.

«Должна была уйти раньше. Будить не стала, извини. Я надеюсь, ты сам вовремя проснешься. В холодильнике котлеты. Больше ничего нет. Покорми своего товарища, а то он такой тощенький, страшно смотреть. Буду поздно вечером. Надеюсь, еще увидимся. Мама»

Паша спал на кухне. Его босые ноги свешивались с полосатого желтого матраса и почти касались пальцами линолеума.

— Подъем, тощенький!

Когда Макар Иванович сдернул с него одеяло, молодой журналист закричал, замахал руками и чуть не свалился с раскладушки. Он сел, недовольно потирая глаза.

— Почему тощенький? — спросил он, одарив Дмитриева мутным взглядом. — Хотя верно! — Не вставая с раскладушки, он попытался сделать несколько легких гимнастических упражнений. — Поесть никогда не мешает. Со вчерашнего утра, представляете, ничего не жрал.

Постояв под ледяным душем и жестоко растерев тело махровым полотенцем — он поступал так последние два года, с тех пор как пришлось отказаться от кофе, — Макар Иванович быстро оделся. Судя по звуку, на плите уже закипал чайник.

— Тут котлеты в холодильнике! Можно, я одну возьму?

Пиджак висел в шкафу на плечиках, Дмитриев не стал его вынимать, только вытащил булавку-дозиметр. Паша стоял перед распахнутым холодильником, из которого на него шел пар. Дмитриев протянул руку с булавкой к белой ледяной шубе. Легкий треск сразу испортил настроение.

— В городе что-нибудь перекусим! — сказал он. — А пока чайку попьем. — Он поднес дозиметр к хлебнице, щелчки смолкли. — С хлебушком!

До назначенной встречи оставалось около сорока минут.

Макар Иванович рассчитал, что, хотя в Киеве все близко и по московским меркам почтамт совсем рядом, на дорогу все-таки уйдет время. Он прихлебывал слишком горячий чай и пытался сообразить, каким поручением нагрузить пока Пашу. С собой его брать он никак не собирался. Оставив недопитую чашку на кухонном столе, он быстро переоделся и, уже надевая плащ, приказал:

— Поедешь в клинику. Посмотришь.

Паша сидел на табуретке посреди кухни и смотрел на него — скорбно-ироническая фигура, подпирающая подбородок рукой, в глазах молодого журналиста была скука.

— Посмотрю! — сказал он. — Но только вы конкретизируйте задачу, на что именно я должен там посмотреть!