Зона посещения. Топот бессмертных

В Ненбене реакторов было целых три (и соответственно свыше трех десятков гигантских труб, отчетливо видимых с приграничных сопок): экспериментальный ядерный реактор мощностью в 5 МВт, старый действующий реактор мощностью в 100 МВт (для выработки оружейного плутония) и новейший газографитовый реактор мощностью в 500 МВт. Бомба «Малыш», сброшенная американцами на Нагасаки, равнялась, например, всего 5 МВт. Кроме того, в Ненбене располагался завод по производству топливных стержней, атомное хранилище (для них же), северокорейский Атомный исследовательский центр, а также радиохимическая лаборатория корейского Института радиохимии. Остальные ядерные объекты КНДР располагались недалеко. Ими были две атомные электростанции и три завода по обогащению урана. А также две собственные урановые шахты в Пакчоне и Пен-гасане.

Аспирин озирался и качал головой. В далекой дымке за башнями чудовищных труб виднелась гусеница железнодорожной насыпи, утыканная покосившимися пьяными столбами и коробочками складов. Большой состав нашел свою вечную стоянку, не дотянув до депо. Интересно, что у него внутри? Контейнер с ураном? Или с плутонием? Счетчик, во всяком случае, излучение не регистрировал. Зато нос регистрировал сырость и гниль – близко располагались болота. А что там, за ними? Кажется, река. Мелкая, с виду безопасная. Ну да, рядом с атомным заводом.

Однажды, прямо при молодом еще Аспирине, вспугнутый выстрелом вепрь с разгону влетел в похожую прозрачную, чистую речушку. И сразу влетел. Брызг было много, бедное животное фыркало, потом как-то неловко переступило копытами и со слабым хрюканьем пало на бочок. В общем, сдохло. И это зоновский вепрь, который от выстрела бронебойной пулей в лоб иногда не дохнет! Аспирин потом смотрел тот бочок. Кожа зоновской свинюшки поползла лоскутами, единственный глаз выпучился и лопнул. Нет, реки в Зоне нехорошие. А хотя что вообще здесь хорошего, в Зоне и предбаннике? Разве что друзья. Вот, Рыжняк, например.

Словно контрастируя с размерами Аспирина и Хохмача, а также жэдэ-состава, складов и даже монстрообразных паровых труб, над ними возвышался гигантский производственный корпус. Корпус казался охеренно здоровым, но при этом считать его полноценным зданием было нельзя. Кровля гигантского то ли цеха, то ли ангара была обвалена в нескольких местах. По гигантскому пространству между стен свободно гулевал ветер, поднимая слои пыли и песка. Под потолком виднелись остатки ферм, видимо, призванных поддерживать всю конструкцию, тут и там свисали ржавые остовы широких вентиляционных труб, ливневки, уродливые швеллера для крепления какого-то неизвестного уже оборудования, а также прочие технологические коммуникации, превратившиеся за годы без хозяев в ошметки, гнилье и рвань.

– Ну вот мы и в НПО «Химнейтрализация», – со знанием дела пояснил Хохмачов и обрадованно потер жуткие ручонки, – родной Ненбен!

– Чего? – поперхнулся Аспирин. – «Химнейтрализация»?

– Перевод с пукханского, брат. Или тебе в оригинале произнести?

– Насколько я помню, до Ненбена от границы двое суток топать. Прямой дороги нет, одна тайга да болота.

– Ну так то по тайге. Мы же шли сквозь нее, ты же понял вроде. Через порталы – двести кэмэ один шаг.

– Значит, «Химнейтрализация»?

– Значит.

Аспирин окончательно был сбит с толку. Все же ему не верилось, что пресловутая аномалия Стикс так близко. Некстати вспомнилась старая шутка Кеши-Почтового, сильно взбесившая тогда Аспирина. Когда Хохмача сочли мертвым, Рыжняк разорился на памятник над несуществующей могилой и устроил пышную тризну. Со второго этажа недавно отремонтированного хотеля бойко вылетала простецкая мелодия, извлекаемая из старенького пианино пальцами раскрасневшегося, дышащего коньячным перегаром Рыжняка, сопровождаемая хрипловатым, но хорошо поставленным голосом. В гостевой зал набилась куча народу, кто не влез, толпились внизу, но Рыжняк, не замечая никого, упоенно мызгал пальцами клавиши и отхватывал задорным блатным баритоном: