— Нет, — прошептал Солдат, — это не некротика. Некротика гнилая энергия. А эти… какие-то радостные. По крайней мере, дружелюбные. Возможно, я ошибаюсь. — Он лёг на своё самодельное ложе из лопуха и крапивы: земля — аж горячая. Широко зевнул, так широко, что ему показалось — вот-вот порвутся челюстные связки. Улыбнулся, поводил указательным пальцем по воздуху, собирая шарики в спираль. — Сказка, — прошептал Виктор. Обнял сапёрную лопатку, лениво ухмыльнулся и мгновенно уснул.
3
— Папа, папа!.. — звуки сыпались со всех сторон. — Папа, папа, — странно, но звуки походили на пропущенные через испорченные динамики. Играла классическая музыка, и Виктор определил — как из патефона и, кажется, Бах. Поля начинали вздыбливаться, с невероятной скоростью возвышались горы и волной сдвигались к горизонту. Они так и замерли в виде каменной волны, касаясь облаков.
— Где я? — Солдат огляделся, не узнавая место. — Я же только что был в развалинах… и… что случилось? Или снова фокусы этой зловещей зоны.
— Папа, папа мой! — звал голос мальчика.
Как бы Виктор не хотел признаваться самому себе, но он заставил себя пробубнить, что это голос Илюшки. Но этого не может быть. С горечью на сердце Солдат сглотнул подступивший к горлу ком и прикрыл веки, подставив лицо прохладному ветру.
— Этого нет, — качал головой Солдат.
— Но папа, как же, посмотри на нас! Это есть!.. Есть! Верь нам! Это существует!
Виктор открыл глаза, ноги едва не подкосились: к нему тянул руки живой сын. Виктор не верил глазам, печальная улыбка искривила губы. Он хотел ринуться к маленькому сыну, но увидел на его темечке кровавую дыру. Солдат почувствовал, как спазм перехватил дыхание. Горло надувалось; казалось, глаза от удушья выскочат из глазниц, слюна потекла из сжатых губ.
— Верь нам, верь! — уверял голос мальчика.
— Кому вам? — еле выдавил Виктор.
От сына отделился ещё один сын. После из каждого выскочило ещё по одному. И так по экспоненте за какую-то минуту всё пространство до гор заполнилось улыбчивыми Илюшками.
— Папа, — вещали они в один голос, — папа, верь нам.
Мир шатался, мир уходил из-под ног, мир рушился. Громадные трещины резали не только землю и небо, но и сердце, вызывая нестерпимую боль.
Солдат ущипнул себя, проверяя: сон ли это? Боли не почувствовал, но увидел в скрюченных пальцах свою вырванную плоть. Так и не поняв — спит или нет, он протянул ладонь к сыну и шагнул. Вмиг из сыновей образовался лабиринт.
— Лабиринт? — шёпотом удивился Солдат. Как же сильно ему хотелось обнять своего маленького сына, поцеловать его макушку, потеребить розовенькие пухлые щёчки. Оставался шаг — вся армада Илюшек сдвинулась от него к горам, а в следующий момент, словно цепочкой падающее домино, каждый начал каменеть, и печальный голос сына убегал от него по каналам лабиринта, сотканного из таких же каменных сыновей.
— Папа-а-а!
Солдат хотел шагнуть в узкие тоннели темноты, поспешить за сыном — за голосом сына, но над входом появилась светящаяся голограмма билборда. Переливающаяся кровавая строка медленно проползла, Виктор прочитал: «Солдат, если зайдёшь — сожжёшь этот поганый мир».
В кровавых небесах Солдат увидел корчащихся в огне людей. Агония горевшего мира поражала воображение: люди стонали, молили, кричали, корчились в болях, но не умирали. Кожа их чернела, багровела, лопалась, пузырилась, источала зловоние. Люди били себя ножами, колами, топорами, вилами, расчленяли друг друга: лишь бы прикончить боль, лишь бы закончить жизнь. Чёрные гады и твари — гиены, змеи, скорпионы, огромная саранча и многие неизвестные — изъедали их плоть. И казалось, этому не будет конца. Лёд пронзал их тела и землю, нещадная жара и пустыня покрыли их.
— А мне всё равно, я за Илюшкой…
— Папа-а-а!.. — нескончаемо долгий крик сына разбудил Солдата, но он успел услышать утробный, вязкий, невероятно низкий смех:
— М-х, м-ха! М-ха, ха, ха, ха!
И мир перед заспанными глазами проявился не сразу, а висела картина: с небес на земной шар взирали три черепа, на их головах — богатырские шлемы. Всю землю накрывало рогатое и хвостатое существо.
Картина медленно рассыпалась в воздухе, словно крепкий ветер постепенно отдирал и уносил с собой окаменевший серый пепел.
И услышал громкий шёпот: «Солдат, сожги этот мир дотла».
— То предостерегает… во сне, то просит, — проворчал Виктор. — Ведь я же услышал сейчас? Не показалось? — Он сел на ложе и осмотрел серую хмурость. Интересовали шарики, которые он назвал праной, но в чуть прохладном рассвете лишь бледнела убогая мрачность разрушений. Взгляд скользнул по мшистому углу, по кирпичу с кандалами, по жидкой баррикаде на входе; ладонь сжала ручку сапёрной лопатки.
Ладно, пора подниматься. Если утро такое тёплое, то, скорее всего, день будет слишком жарким. Возможно, за горами, как нарисовано на карте, климат изменится. Главное, чтобы не стал ледяным. Виктор вспомнил сон.