Зона путинской эпохи

«Восьмой дворик» – это чисто местное изобретение, эдакое попахивающее отсебятиной и откровенным юридическим беспределом ноу-хау администрации. Ни в одном документе, ни в одной инструкции, регламентирующих деятельность колонии, ни о чем подобном – ни слова. Удивительно, что все об этом произволе знают, но никто из «посетивших» восьмой дворик даже не пытался оспорить, опротестовать незаконность самой формы подобного наказания. Понятно, арестанты оправдываются – мол, наказание легкое, это не изолятор, что фиксируется в личном деле и ставит под вопрос перспективы УДО. Конечно, вспоминают, что порядочному арестанту жаловаться просто не подобает. Слабые аргументы. По сути, зеки молчаливо поддерживают администрацию, тех самых ненавистных им мусоров в насаждении беззакония. Эдакое «молчание ягнят» в масштабах одного исправительного учреждения, одного мини-государства с населением почти в две тысячи человек. Из года в год! На протяжении многих лет! Как тут не вспомнить, что всякая зона – миниатюрная модель нашего общества. Параллели наглядные, прозрачные, узнаваемые, жуткие…

* * *

Всякое минимально свободное пространство стен в нашей столовой занято картинами. Иногда – это пейзажи, слащавые, примитивные (квелые березки, облака, напоминающие о полузабытых сметане и твороге, какие-то цветочки), но чаще всего – это натюрморты. По исполнению – малярный бред, по тематике – «старые голландцы». На фоне распластанных окороков и золотых тушек жареных цыплят – готические фужеры и диковинные фрукты. Смотреть на все это и потреблять традиционную сечку или известный перловый суп (комплиментарно называемый рассольником) – сочетать несочетаемое. Тем не менее, смотрим и потребляем. А еще в еду нашу стали в последнее время добавлять сою. Кто-то брезгливо вылавливает ее и складывает рядом на столе, кто-то с аппетитом ест. Слышал обрывок разговора: «Сою есть нельзя, там модификация и радиация…» – «Да, ладно, не гони, я ем, и ничего мне…»

* * *

Вокруг меня немало добрых, открытых, даже мыслящих лиц. Но куда более заметны скошенные лбы, оттопыренные уши, непомерно выдвинутые челюсти, набухшие надбровные дуги. Иногда кажется, что из громадного людского потока для отправления сюда специально отлавливали-отбирали самых скуластых, самых ушастых, самых дегенеративных. Эдакий фейс-контроль наоборот. Типажи, которые встречаются очень часто на картинах Босха и Гойи. Похоже, есть немалая доля истины в словах тех, кто утверждает, что добрая половина населения колонии – дебилы, разбавленные олигофренами и кретинами. Подобные выводы делаются на основании бытовых наблюдений, визуальных оценок, банальных предположений. Прежде, чем попасть сюда, каждый арестант вроде как проходит, пусть очень формальное, обследование и получает заключение якобы специалистов, что он нормален, психически здоров. Кажется, что очень часто – это большой аванс, вывод, сделанный на основе беглого взгляда. Как тут не вспомнить, что почти треть «отбывающих» в зоне – убийцы, многие из которых подкупающе откровенно признаются, как на момент совершения преступления на них «что-то нашло», что тогда «замкнуло», «зашторило». Но почему же нас всех содержат «в одной вольере»? Почему мы работаем на одной «промке»? Почему спим на соседних койках? Между прочим, слово «дебил» часто употребляется арестантами в качестве обращения друг к другу. Понятно, не в качестве комплимента, но и серьезным оскорблением не считается. Наверное, неспроста…

* * *

Прекрасно понимаю, что в обществе не существует ненужных профессий. Осознаю, что любая зона – составная обязательная часто государственной структуры, а коли так, то непременно должны находиться люди, там работающие. Только все равно не могу уложить в свое сознание, как молодые, физические здоровые люди могут сознательно, добровольно, не под страхом за свою жизнь, выбирать профессию, главный смысл которой, главная суть которой – обыскивать, обшаривать, обнюхивать, подглядывать, подслушивать и т. д. Это я о тех, кто работает здесь контролерами. Кто в звании от сержанта-сверхсрочника до старшего прапорщика регулярно приходит к нам на барак со шмоном, кто ощупывает по пути на «промку» и на выходе с нее, кто в любой момент, в любом месте может остановить любого из нас, чтобы ощупать и охлопать, облазить наши карманы. Да что там карманы! Может, имеет полное право, а иногда и неистребимое личное желание приказать снять обувь, вывернуть носки, вытащить стельки. В крови надо иметь наклонность к подобной работе. Не каждый, ох, далеко не каждый готов к этому и способен на это.

* * *