Зона путинской эпохи

Борис Александрович был первым, к кому бросились оглушенные моим арестом близкие. Надеялись на помощь, совет, поддержку. Надежда, кстати, имела под собой самые серьезные основания, ибо был Борис Александрович аж целым полковником милиции, аж целым доктором юридических наук. Обучал международному праву милиционеров разных калибров, сразу в нескольких высших учебных «мусорских» заведениях. Вращался в высоких кругах. Ему не стоило бы большого труда найти квалифицированного адвоката, получать актуальные консультации у коллег в погонах. Мог бы он и сам организовать информационную поддержку через СМИ, обнародовать информацию, после которой все бы стало ясно, насколько я виноват, что дело мое лучше закрыть, меня отпустить, а на всем случившимся поставить крест.

Надежды ничем не оправдались. С громадным трудом мои жена и дочь добились у него домашней аудиенции. В их присутствии он только разводил руками, прикладывал палец к толстым губами, возводил к потолку восточные томные глаза. На заготовленных заранее листках бумаги писал крупными буквами: «Нас могут подслушивать», «В деле заинтересованы очень серьезные люди», «Я рискую своим положением», «Ничего не могу сделать». Зато, с завидной для его 150-килограммового тела прытью, тот же Борис Александрович обежал многих общих знакомых и, едва справившись с одышкой, докладывал прямо с порога: «Слышали? Посадили… Допрыгался… Да, все очень серьезно… Лет десять светит… Особо тяжкое… Конечно, строгий режим…».

А еще в самом начале моей арестантской эпопеи он передал мне в следственный изолятор карманного формата Новый Завет. Конечно, за эту книгу, я, как верующий человек, ему был благодарен, но, едва взяв ее в руки, непроизвольно вспомнил грустный факт отечественной истории. Как во время Первой мировой войны масса общественных комитетов и организаций, составленных из якобы лучших представителей отечественной интеллигенции, слали на фронт вагоны с крестиками и бумажными иконками. На передовые позиции. В окопы. Где нужны были патроны и снаряды, где остро требовались взамен убитых толковые командиры и умелые санитары.

Кстати, лет десять назад сам Борис Александрович попал в ситуацию, чем-то напоминающую мою. Оскорбленный герой какой-то его заметочки (а он пописывал на животрепещущие общественно-политические темы во все возможные издания) подал на автора в суд, и суд выиграл. Суд, углядевший в публикации полковника К. клевету и оскорбление, обязал его к выплате серьезного по тем временам штрафа. Сумма для него была попросту неподъемной, Борис Александрович не на шутку испугался, растерялся, попросту говоря «поплыл», какими последствиями для него вся эта история могла закончиться, догадаться не сложно, но деньги тогда я ему нашел. Иск был благополучно погашен.

Впрочем, стоп. Это уже ближе к принципу – «ты мне – я тебе», а принцип этот – нехороший. Оставим жизненную позицию моего бывшего друга на его совести до страшного суда.

Оставить-то оставим, только его предательство в моем деле трусостью, ничегонеделаньем и злопыхательством не ограничилось. Через месяц после ареста я позвонил ему из СИЗО (была такая возможность, спасибо мобильной связи), и… даже сказать ничего не успел. Борис Александрович заговорил в ритме автоответчика: «Надо соглашаться… Надо все сказать… Не надо никого выгораживать… И шефа надо сдавать…» Заговорил теми же фразами, что говорили регулярно навещавшие меня в СИЗО опера из рабочей бригады по моему делу, что нашептывали мне «наседки» в камере. Кто его учил этим фразам, что он преследовал, повторяя их, остается только догадываться.

А ведь, сколько бы мне ни сидеть – все равно выйду! Какой будет соблазн разыскать своего бывшего друга и со всего маха заехать по морде да и добавить ногой, с проносом, с четкой фиксацией, в жирный его живот. Только нельзя будет этого сделать. Увы, нельзя…

Не единственный предатель Борис Александрович, ох, не единственный! Еще гаже, еще подлей повели себя бывшие коллеги по цеху, сослуживцы, начальники, впрочем, это уже совсем другая, отдельная история.

* * *

Всякий раз, оказавшись в лагерной бане, обращаю внимание на тематику арестантских татуировок. Вот уж, действительно, оригинальное свидетельство меняющихся вкусов и настроений российских зеков. А заодно и всех процессов, происходящих в обществе. Своего рода уникальный, историко-социологическии документ. Ныне на арестантских телах почти не встретишь некогда столь популярных русалок с арбузными грудями, волооких обнаженных красоток и банальных обещаний не забывать мать родную. В прошлое канули сердца, пронзенные стрелами, обвитые змеями ножи, плахи с воткнутыми топорами. Я уже не говорю о профилях Ленина, Сталина, что когда-то наивные жители архипелага ГУЛАГ набивали на собственном теле. Ведь существовал даже миф-поверье, что в зека, отмеченного подобной наколкой, никогда не выстрелит охранник.