Зона счастья

Потому что с каждым днем невидимое другим черное небо над головой становится все чернее.

И ниже.

Давит на макушку, на плечи непомерной тяжестью. Так сильно, что хочется упасть на колени и завыть от безысходности…

Потому что я убил человека.

Свою жену.

Пусть не собственными, пусть чужими руками, но это сделал я.

И никто другой.

Я согласился на то, о чем мечтал втайне от самого себя.

Я оплатил свою мечту, не подумав о последствиях.

И мне теперь отвечать за все, что я сделал…

Будь я дома, наверно, я бы уже ехал в полицейский участок: говорят, тем, кто пришел с чистосердечным признанием, дают меньший срок.

Но это уже неважно.

Все чаще думаю о том, что потолок тюремной камеры будет выше черного неба, уже физически ощутимо давящего на мозги, что он отодвинет от меня эти жуткие небеса, ведь я буду знать: мне не нужно больше бояться возмездия, которое свершилось…

Я уже сейчас готов расплачиваться за то, что сделал, самой дорогой в мире монетой: часами, днями, годами моей жизни. Я, конечно, очень боюсь тюремного заключения, но, если меня арестуют, мне больше не надо будет бояться сойти с ума от ноши, которую я сам на себя взвалил. Если она называется «совесть», то это поистине страшное наказание. Но почему-то мне кажется, что у черного неба иное название.

Страх.

Безумный, всепоглощающий страх неизвестности, жить под которым невыносимо. Другие, возможно, могут как-то с ним справляться.

Я – не могу…

– Ты бледный как смерть.

Зои прильнула ко мне. Чувствую через рубашку ее упругую, горячую грудь. Она вот-вот прожжет тончайшую ткань халата, который ничего не скрывает, а лишь подчеркивает волшебные изгибы тела девушки.

– У меня просто аристократическая кожа, – грубовато отбрехиваюсь я.

Ненависти к Зои уже нет.

Перегорела за эти дни.

Растворилась в черном небе, как раздражающий дым слишком крепко заправленного кальяна. Как нет и желания, улетевшего следом за этим дымом. У нас уже больше суток ничего с ней не было, и я чувствую, как Зои бесится, за показной нежностью скрывая желание разбить новую вазу, принесенную персоналом отеля, но теперь уже о мою голову. У нее бешеный темперамент кобылицы, готовой рвать зубами своего самца, если он не дает ей того, что она желает.

Но сейчас я нужен Зои, и потому она сдерживается.

И я даже знаю, зачем нужен.

Я – это деньги.

Но не они сейчас главное.

Я ее надежда на безбедное, шикарное будущее, в котором она будет меня жестко контролировать, шантажируя тем, что я заказал и оплатил убийство собственной жены. Мол, что не по ее – заявлю в полицию, напридумывав сверху еще кучу того, чего не было.

Ну и все.

Черноволосое солнышко с невинным взглядом ребенка сдала служителям закона мужа-чудовище, как только узнала о его злодеяниях. Конечно, все деньги к тому времени она перекачает на свои счета, подсовывая мне бутылку или что покрепче. Она и сейчас уже это делает. Заранее готовит аэродром для посадки своего самолета, в котором мне нет места…

– Будешь?

В бокал льется яд цвета янтаря, пахнущий шоколадом и безысходностью.

В один бокал.

Для меня.

Себе она не наливает – у нее фигура, диета, цвет кожи и далеко идущие планы, прозрачные и понятные, как второй бокал, оставшийся стоять пустым на столе…

– Буду…

Не налила – не стал бы.

Но когда забвение плещется перед твоими глазами, манит янтарной полупрозрачностью, тревожит сладким запахом, обещающим облегчение от мыслей, устоять трудно.

Я знаю: этот жидкий огонь обманчив.

Он не сожжет черное небо, давящее на голову.

Он как анестезия – очень временная, очень короткая, которая быстро пройдет.

И тогда станет еще хуже…

Хуже настолько, что придется вновь окунуться в прошлое, из трясины которого я выплыл с таким трудом. Грязное, мерзкое, воняющее похмельной блевотиной и отвращением к самому себе…

Что может быть хуже для мужика, чем испытывать презрение к своей персоне? И понимать, что оно тоже лечится анестезией, разрушающей сердце, печень и душу.

Только гораздо бо́льшими ее дозами…

Но – плевать.

Потому что пора признаться самому себе – жизнь закончилась. И дело даже не в наказании тюремным заключением. Дело в том, что я сам никогда не смогу простить себя за то, что сделал…

Но почему не смогу?

Пустой бокал выпал из моих пальцев, осколки стекла, похожие на замороженные слезы, брызнули во все стороны.

Внезапно, как удар молнии в мозг, пришло понимание: я люблю Вику.

Всегда любил.

Как только увидел в первый раз.

Просто не смог ей простить добра, которое она сделала для меня.

Не смог смириться с тем, что она лучше меня, принять то, что я ее не достоин.

И тогда родилась ненависть, затмившая любовь, затолкавшая ее глубоко в темный чулан моей грязной души, отмыть которую Вика тщетно пыталась все время, пока мы с ней были вместе…

И вот сейчас, когда я знаю, что Вики больше нет, ненависть исчезла.

И пришло осознание, кого я потерял…

Ту, что искренне любила меня…

Ту, кого я любил столь же безоглядно, но, позволив себе сделать хрестоматийный короткий шаг от любви к ненависти, убил и наши отношения, и ту, что могла бы стать смыслом всей моей жизни…

– Выпей. Станет легче.