Зона сна

Всё прочее как будто было на месте: небо — синее, трава — зелёная, флаг — звёздно-полосатый, государственный язык — английский. Ну, может быть, звёздочек на флаге стало побольше, но Клаус как в прошлом их не считал, так и теперь не стал.

В самом Харрисвилле — тьфу, Гаррисбурге — ничего, кроме названия, не изменилось. Первый пенсильванский Угольный банк высился там же, где и прежде; пластиковый квадратик пропуска с замысловатой голограммой из кармана Клаусовой куртки никуда не исчез, и сам он, Клаус фон Садофф, на второй день после возвращения спокойно прошёл по этому пропуску на работу. И долго пытался вспомнить, чем он тут занимается. А вечером наведался в Мемориальный центр Уильяма Пенна — тот стоял на своём месте, и книги там были микрофильмы. Уловить все произошедшие в жизни адмирала и в истории штата перемены Клаус не смог, ибо раньше, как и всякий нормальный американец, интересовался исключительно собой, но что перемены всё-таки были — заметил. Особенно было приятно, что в хрониках упоминался он сам, безымянный типа герой, спасший адмирала от смерти.

Я изменил историю, — подумал он. — Рехнуться можно.

Однако что теперь делать?

Клаус повернул на шоссе S-12. До поместья родителей оставалось немногим больше десяти миль. Пора решать, посвящать или нет в эти проблемы папашу.

Осознав произошедшее, он сразу понял, какие перспективы открываются перед ним. В очередном погружении, заработав первые же центики, надо сразу бежать в банк и класть их на срочный вклад на двести, на триста лет! А потом хоть застрелись. Очнувшись в своём настоящем, иди в банк и получай миллионы!!!

Проблема лишь в том, чтобы не прогадать с банком. А кто лучше всех в их штате знает историю американского банковского дела? Ну конечно, его папашка, финансовый советник Герхард фон Садофф!

Жаль, невозможно прогнозировать ни когда уйдёшь в погружение, ни куда попадёшь, — размышлял он. — Жаль. Иначе можно было бы очень грамотно выстроить финансовую политику. Окажусь я, к примеру, в 1700 году. Работая на свиноферме, заработаю… ну пусть хоть десять долларов. То есть фунтов — доллары тогда ещё не придумали. И в банк их, под десять процентов годовых, на сто лет. Таких процентов, разумеется, не бывает, но если класть на сто лет? Они согласятся, потому что решат, что я за ними не смогу прийти! А как бы не так. Являюсь в 1800 году — вот он я, отдай всю сумму, — покупаю у русских Калифорнию, снаряжаю флот, и — на Камчатку, бить морского бобра. За год капитал можно увеличить в сто раз, и в банк, ещё на сто лет! Рокфеллеры, Морганы и Асторы, собравшись всей толпой, рыдают: на их долю не осталось денег! В 1900-м снимаю всю сумму и скупаю ВСЕ нефтегазоносные земли в мире! Ва-ау…

О, как сладостны мечты!

Айсбан [42] к субботнему обеду в доме, которым владел известный финансовый эксперт Герхард фон Садофф, всегда лично готовила его супруга Габриэла. Слугам она такое важное дели не доверяла — они всё испортят: либо селитру в раствор для рульки не добавят, либо шкварками гарнир не заправят… Приготовить das richtige deutsche Essen [43] может только der echte Deutche [44]. Тем более, что взять с чернокожей, она даже стол не успела вовремя накрыть…

Пришлось Клаусу с папашкой удалиться в курительную, чтобы не мешаться у женщин под ногами.

Герхард фон Садофф, сроду не служивший ни в какой армии, выправкой тем не менее походил на военного, утверждая, что у истинных арийцев это в крови. Узкая щёточка седых ycов, чуть выпяченная вперёд нижняя губа, ироничный взгляд человека, очертившего себе в поле мировых проблем нечто вроде магического круга, вне которого всё сущее не стоит выеденного яйца.

Закурив тонкую «гавану» — семья фон Садофф имела долю в табачном бизнесе на Кубе, — папашка открыл дверцы бара.

— Ты ещё не начал пить виски, сынок? — спросил он не поворачиваясь.

— Нет, папа, — ответил Клаус.

— Не рвёшься стать стопроцентным янки, а?

— Nie und nimmer! [45]

Герхард фон Садофф задавал этот вопрос сыну раз, наверное, сто, и у того выработалась стандартная формула ответа — как эвфемизм приветствия. Заслышав запах разливаемого по рюмкам коньяка, Клаус приготовился к тому, что дальше старый пень вставит фитиль французам, которые если чем и обогатили человеческую цивилизацию, то изобретением коньяка и клистира, и то второе, если разобраться, они украли у немецкого врача Соломона Фриша из Штутгарта.

— Великая Германия, — говорил фон Садофф, — давно бы поставила Британию на колени, если бы не спотыкалась то и дело о фрошей [46]…

— Vater, — сказал Клаус, — давно хотел спросить у тебя одну вещь.

— Важную? — Папахен поставил перед сыном рюмку с коньяком и принялся нарезать лимон.

— Думаю, да.

— Тогда спроси после обеда. Когда пахнет свиной ногой — я не в состоянии выслушивать важные вопросы и тем более на них отвечать.

Запах и впрямь по дому разносился что надо.

— Лучше расскажи, как дела в банке.