«Зона свободы» (дневники мотоциклистки)

Мы загрузились на паром вместе с десятком машин и старенький трудяга-буксир, на борту которого была написано «Смелый», натужно кряхтя движком и выпуская клубы дыма, попер паром через Баргузин. Алексей стоял, облокотившись на борт, уставший и запыленный и смотрел на Байкал, который открылся, как только мы отошли от берега. За нашими спинами кто-то переговаривался, высказывая сомнения по поводу нашего путешествия, кто-то очень точно определил, что рама у моего «Урала» резаная, но мы уже не обращали на это внимание. Нам было не до того. Мы смотрели на Байкал, за который опускалось солнце, и устало молчали.

Мы не стали далеко отъезжать от парома, свернули на поляну за высокими соснами и поставили палатку. Уже совсем почти в темноте я потребовала, чтобы мы осмотрели друг друга. Я сразу же нашла клеща у Алексея под мышкой. Не могу сказать, что мне доставило удовольствие его вытаскивать, но позволить, чтобы моего любимого мужчину жрало какое-то насекомое, я тоже не могла. Я вытащила клеща и дала Алексей упаковку лекарства и воду.

— Пей давай! Сам знаешь, прививка не дает гарантии.

Алексей, которого в обычной обстановке и одну-то таблетку было невозможно заставить выпить, безропотно взял упаковку, отсчитал необходимое количество таблеток и запил водой.

На следующий день мы приехали в Курумкан около двенадцати часов дня и были встречены радостной улыбкой Женьки и довольным отдохнувшим Будаевым. Женька взахлеб рассказывал, как они вчера неслись по дороге до трех часов ночи, и как в темноте у него лопнули стойки, и оторвался руль. Находчивый Женька ухватился за спидометр и сумел остановить мотоцикл. Сидевший на заднем сидении Валентин даже не понял, какой опасности только что подверглась его камера за восемь тысяч долларов.

Это был какой-то бесконечный день: все занялись ремонтом, как будто им зимы для этого было мало — у Мецкевича барахлила коробка передач, Будаев никак не мог понять, почему бензин вылетает в глушитель, Олег снова переставлял поршни, Женька ставил стойки, Алексей готовил мотоциклы к плохой дороге — менял резину.

И только Андрей Кравчук ничего не делал — он уверял, что его мотоцикл в порядке.

Нечем было заняться и журналистам — они слонялись по поселку и тратили аккумуляторы, снимая все подряд, даже собак, пробегавших мимо.

Женька познакомил нас со своим дедом — медлительным, спокойным человеком, на загорелом лице которого застыла мудрая усмешка. Сдвинув назад видавшую виды кепочку, он смотрел на нас своими черными глазами, как смотрит умудренная жизнью охотничья лайка на неопытный молодняк.

— Пройдем? — спросил его Алексей.

— Э-э… — дед посмотрел на нас чуть сверху, — сложно сказать… Дожди были…

Попробуйте.

Вечером оказалось, что бабушка Алексея постелила нам, как супругам, постель отдельно от всех — в крохотной комнатушке она сдвинула две койки вместе. Будаев с Юркой лег в большой комнате на диване, остальные разместились на полу. Это вызвало вспышку гнева Мецкевича.

— А чё это ей на мягком? — выпалил было он в другой комнате, но сразу же замолчал, словно кто-то заткнул ему рот.

На мягком-то на мягком, но заснуть снова удалось только к утру. Журналисты то ли напились водки, то ли просто их потянуло на приключения, но они встали под окном, и до утра их развлекала какая-то местная женщина, бурятка. Наивная, пьяненькая она пела им песни и не догадывалась о том, что столичные ухари издеваются над ней, подзуживая петь снова и снова. Она была голосистой, и пение разносилось далеко по поселку. На мои просьбы раззадоренные юнцы внимания не обращали — им хотелось повеселиться. Мне было противно, Алексею — тоже. Не знаю, что думали остальные. Юнцам было плевать на нас — им не нужно было с утра за руль. В этот момент я прокляла то время, когда согласилась взять их с собой. Будь моя воля — они бы остались в Курумкане. Но, похоже, уже в тот момент все вышло из-под контроля…

Рубикон (2002 год, 17–19 июня)

Мы выехали из Курумкана, так и не закупив в дорогу хлеба — ребятам вдруг не захотелось колесить по безлюдным улицам, и Будаев махнул рукой, мол, купим в Улюнхане. Я была этим огорчена — в карманах было только две пачки дешевых вонючих сигарет, но делать было нечего. Улюнхан был последним бурятским поселком перед самым сложным участком, и нашей последней надеждой на пополнение продуктов.

До Майска я доехала довольно легко — дорога шла по глубокому песку, в котором взяли «Уралы» с коляской, так что я могла не торопиться — на такой скорости мой Щенок без труда преодолевал все препятствия, карабкался в горку и, чуть повиливая, вывозил из сыпунов.

В Майске мы заплатили за проезд через Джиргинский заповедник, получили пропуска и прошли инструктаж у директора заповедника, в соответствии с которым, нам категорически запрещалось разводить костры и бросать, где ни попадя, окурки, и выдвинулись к Улюнхану.