Зона Топь

Мое религиозное чувство просыпается два раза в год, на Рождество и на Пасху. Семья и большинство знакомых тоже особо не фанатеют, но придерживаются привычных ежегодных ритуалов. Полностью выдержать Великий пост ни у кого терпения не хватает, но последние два дня перед праздником стараются мяса и остального скоромного не есть, меньше курить и не ругаться. И, конечно же, купить за неделю до Пасхи кулич, выкрасить десятка два яиц, чтобы потом ими меняться и отвезти пару штук на кладбище в Родительскую субботу.

Особенно равнодушен ко всем религиозным проявлениям мой брат Толик.

И вот в нашей семье появился новый член экипажа — двадцатидвухлетняя Ниночка. Высокая, стройная, с тонкими чертами лица и длинными пальцами, она производит впечатление потомственной аристократки… пока не заговорит. Деревенское воспитание тут же проявляется в громком голосе, резких суждениях, в мелких жестах и манере готовить еду.

А еще Ниночка истово верит в какое-то свое, особое православие. Каждую субботу она ходит в церковь замаливать грехи, приносит домой святую воду и тонкие свечки. В другие дни она, невенчанная, с удовольствием спит с моим братом и отпаивает его в редкие похмельные дни святой водой.

В Великий пост Ниночка, готовя борщи и тушеное мясо, не забывала каждый день напоминать нам о греховности подобной еды и наворачивала мясо вместе с нами. Но не ела молочных продуктов и яиц.

Зато в Страстную неделю она отказалась есть совсем и не заходила на кухню, перебиваясь кипяченой водой. Пришлось вставать к плите то мне, то Толику. Себе мы могли бы готовить пиццу или полуфабрикаты, но пятилетнему сынуле Даниле и ризеншнауцеру Ривзу про постную полезную еду мало что объяснишь.

Отлучение от мяса и домашнего борща Толик пережил спокойно, но Ниночка переселилась в гостевую комнату и запиралась на ночь. Бедному Толику приходилось облизываться на нее весь рабочий день и думать всю ночь.

Начиная со среды Нину переклинило на покраске яиц. Десяток в разноцветном перламутре, десяток в пластиковых наклейках. Еще на один десяток она потратила полночи, заматывая яйца яркими шерстяными нитками. Следующие два десятка были выкрашены пищевыми красками, но с бумажными наклейками пасхальной тематики. И вершина яичного искусства — десять штук обклеены бисером. Итого — шестьдесят штук.

А в пятницу она стала печь куличи и делать пасху. Куличей в духовку влезло пять штук, пасха заняла кастрюлю на шесть килограммов.

В субботу, придя в обед с работы, я как раз застала процесс водружения корзины с освященными яйцами, куличами и всякими пасхами-свечками на кухонный стол. Данила счастливо прыгал вокруг стола.

— Мама, мы были в церкви, там красиво, во-от такие картины, — Даник поднял руку выше своего роста. — Там везде свечки горят, дяди в длинных платьях много пели. А потом пришел другой дядя, в черном платье, и все тети на него смотрели и крестились.

Нина тут же мелко перекрестилась, шепча молитву, и мне стало любопытно.

— В чем дело?

— Ой, Машечка, ты не представляешь. В нашей церкви появился какой-то красавец в черной рясе. Все бабы как с ума посходили. На службе смотрят не на батюшку, а на служку. А этот глаза опустит и стоит истуканом. И фигура как у Тарзана. Даже как-то богохульно.

Мне стало интересно, кого же занесло в нашу небольшую церковь, и я уже открыла рот для расспросов, но сын перебил меня:

— Мам, ну я пошел!

Схватив яйцо, Данила сбежал во двор дрессировать Ривза и собирать цветочки мать-и-мачехи.

Сняв платок, Ниночка стала выкладывать на блюдо гору яиц. Получилось ярко и красочно, но я подумала о холестерине.

— Нина, на кой ляд нам столько?

— Красиво же. И богато глядится. Мы дома всегда много красим. Яиц в пост не едим, а куры несутся. — Длинными пальцами она взяла яйцо с кривым нарисованным крестом. — В церковь, нищим отдадим.

— Нина, — меня осенило, — сколько человек в твоей семье?

— Восемь, — спокойненько сказала Ниночка. — Мама, папа, бабушка с дедушкой, прабабушка, мамин брат, который мой дядя, с женой, и их сын Сашка. Я девятая.

— Теперь понятно, почему ты борщ всегда варишь в шестилитровой кастрюле.

— Так то у вас, а у нас дома от така выварка. — Нина развела руки в жесте хвастающегося рыболова. — И только на два дня хватат. А я, Маша, родных на Пасху в гости позвала.

— Всех? — От «радостного» известия у меня запершило в горле.

— Не-е. Прабабушку дома оставим, за ней соседка присмотрит.

— А Толик знает?

— Я ему говорила, когда он вчера ко мне в комнату стучался.

— И?

— Вчера взяла грех на душу, открыла дверь. Но этот грех я замолю.

— Ты про родственников или про…

— Я про Толика. А то, что мы прабабку не берем, так то я из жалости. Она курит много и часто в портки писатся.

Нина вынимала куличи из форм, снимала кальку, а я в красках представляла нашествие чужих родственников.

— Подожди, — я очнулась от представленной сцены из фильма ужасов. — Так это же завтра!

— Завтра. — Ниночка перекладывала куличи на красивое блюдо. — Ночью, наверное, приедут.

— Я этого не выдержу, Нина, я сумасшедшие дома не люблю.

— Ой, да ладно тебе, Маша. Они всего ж на три дня.