Зона турбулентности

– Врачи? – понятливо спросил Аверин. – Не переживай. Тебя всего лишь от полетов отстранили, меня вон из жизни удаляют.

– Так все плохо?

Аверин не ответил – зачем, раз и так понятно.

– Сын у тебя толковый, – Лаврушин дотронулся до плеча старого друга. Бывшего, но все же.

– Толковый. Но охламон.

– Боишься, дело твое загубит?

– Все-то ты понимаешь, Степа. Боюсь не боюсь, а ничего не исправишь. Уж как есть. Скажи, ты хоть немного меня простил?

Лаврушин покосился на него, но не ответил. Искал слова и отбрасывал.

– Да черт его знает, – признался он наконец. – Иной раз вспомнится, так зло берет. А иной раз думаю, да и ладно. Все ж к лучшему.

– А я в последнее время все думаю и думаю, грехи свои как камешки перебираю. Складываю. Сюда грехи поменьше, сюда побольше.

– И как? Большие кучки?

– Не язви. Можно подумать, сам безгрешен.

– Нет, но друзей не кидал.

– Вот, значит, как – кинул я тебя?

– Не меня. Ребят. Они же мне поверили, я за вас поручился. А вы?

– Да кто ж знал, что дефолт грянет? Вам и потерпеть-то надо было всего ничего.

– Ага. Без денег посидеть?

– Всем тогда тяжело было, – пробормотал Аверин. – Не вы одни без бабла сидели.

– Только не вы. У вас-то дети и жены пустые макароны не ели.

Аверин промолчал. Прав был старый бывший друг. Прав. Забастовка началась летом девяносто восьмого. Пилоты отказались выходить в рейсы, пока долги по зарплате не выплатят. Он сам вместе с Клещевниковым и Колей Загоруйко долго уламывали Степу, чтобы поговорил с ребятами, упросил потерпеть немного. Иначе компании грозили штрафы и прочие «приятные» вещи. Ребята Степе поверили, и тут августовский пресловутый дефолт. Но даже не это так сильно ударило, как поездка Германа в Эмираты. Конечно, узнали. Степе обструкцию устроили, бойкот. Мол, ты тут нам заливал, что у компании финансы поют романсы, а начальство на курортах в это время отдыхает. Самое смешное, что поездка была деловой, просто Герман зачем-то жену потащил, еще ту, первую. Выглядело действительно как издевка. Возможно, Герман просто не подумал, как это будет выглядеть, но, скорей всего, ему просто было плевать на чье-то мнение.

Степан тогда пришел и молча положил заявление об уходе. Они втроем сидели как раз в директорском кабинете и слова не сказали, потом Герман (он тогда генеральным в компании был) подписал и швырнул ему через стол. И снова они промолчали. Вспоминать об этом сейчас стыдно, а тогда, помнится, Герману как-то удалось повернуть все так, что это Степан их бросил, предал многолетнюю дружбу, сбежал в трудный для компании момент. Больше они не общались. Двадцать с лишним лет прошло. Подумать только.

– Ладно, – проворчал Лаврушин, – ты, Саш, не обращай внимания. Дело давнее. Чего теперь считаться. Все живы, и слава богу.

– Не все, – мрачно заметил Аверин.

Лаврушин смущенно откашлялся. Грешно, конечно, так думать, но о смерти Германа он ни капельки не жалел. Где-то в глубине души он всегда знал, что это произойдет. Герман еще в летной школе любил ходить по грани, и потом за штурвалом тоже. Рисковать собой можешь сколько угодно, а вот пассажирами – увольте. Его и уволили в результате. Но цепкий Клещ и тут всех переиграл. Через несколько лет те, кто его увольнял, сами заявления по собственному ему на подпись несли. Такова жизнь. Справедливости мало, но чудеса случаются.

Так они и шли, разговаривая, восполняя эти несчастные двадцать с небольшим лет историями про жен, детей, любовниц, разводы, строительство дач и бизнесов, кредиты, ипотеку и прочую жизнь.

* * *

Марк дошел до пирса, когда ему навстречу выбежала Жанна.

– Где ваш отец? – вид у нее был ошалелый, и он сразу напрягся.

– В номере оставался, ему не очень хорошо. Что случилось?

– Возможно, это мои фантазии, но ему может грозить опасность.

Хорошо, что он не стал уточнять, что и как, потому что она не смогла бы объяснить ему это чувство, которое накатывает на нее ощущением неотвратимого.

– Странно. Не отвечает. Может, объясните?

Жанна чуть задумалась, потом набрала на телефоне номер.

– Степан Андреевич, это Жанна. Вы где сейчас? А! Понятно.

– Идемте, – она потянула Марка за собой, – мне надо кое-что уточнить.

Лаврушин прогуливался не один, а с каким-то мужчиной. Раньше Жанна его не видела. Марк шумно выдохнул и крикнул:

– Отец!

Мужчина обернулся, на худом лице мелькнуло неудовольствие.

– Я звонил! Почему не берешь трубку?

– Марк, ты не моя сиделка.

Марк тяжело вздохнул.

– Пап, – начал он примирительно, – я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

Аверин-старший отмахнулся от него и обратил внимание на Жанну. Она поздоровалась.

– Жанночка, вы меня искали? – Лаврушин улыбнулся ей. – Вот, Саша, это одна из лучших наших стюардесс, прошу любить и жаловать.

В другое время ей, наверное, было бы приятно услышать похвалу в свой адрес, но сейчас не до того. Значит, вот он какой, отец Марка! Тоже летчик. Бывший. Видно, что здоровьем не блещет, а когда-то был красивым парнем, девчонкам нравился.

– Степан Андреевич, вы мне льстите, – улыбнулась она. – Простите, что отвлекаю вас от беседы. Но вы рассказывали, что учились вместе с Клещевниковым?