Зона ужаса (сборник)

К десяти часам Алла свою работу кончала, да и Сан Санычу было уже пора, но покидать теплое местечко ужас как не хотелось. Не сегодня, не в этот раз. Стоило подумать о том, что ждало его в квартире у матери, как становилось тошно, и решимость, полнившая его на трезвую голову, поиссякла подобно тому, как опустел графин из-под водки.

– До завтра, Саныч, – чмокнула Алла его в щеку.

Старик чуть-чуть не заплакал, расчувствовавшись.

– Будет ли оно, завтра…

На улице выпал снег, накинув белые шубы на кусты и деревья. Свежий морозец помог немного прий ти в себя, хотя Сан Саныча все еще изрядно шатало к тому моменту, когда он добрался до родного дома. И начало клонить в сон. С трудом одолевая подъем меж душными камерами лестничных пролетов, он поневоле стал клевать носом. Доковыляв до двери, надавил большим пальцем кнопку звонка и, удерживая ее, ткнул лбом холодную обивку из дешевого кожзаменителя. С другой стороны доносились мелодичные трели, но больше Сан Саныч ничего не услышал. Внутри него зародилась слабая надежда, что мать тихо скончалась, утонув в загаженных простынях.

«Это было б неплохо, – думал он, посматривая вниз, на пакет, нож в котором, казалось, был сделан из чугуна и оттягивал руку, как гиря. – Можно б не заходить к ней неделю-другую, чтобы своей смертью, от голода…»

Вот только батя что-то в свое время утащил с работы, из лаборатории теперь уже мертвого завода, и баночка треснула. И здоровье Сан Саныча треснуло, разлетелось на осколочки. А значит – дальше ждать нельзя, надо что-то делать.

Его все сильней клонило ко сну. Мать тоже спит, догадался Сан Саныч. Либо вконец оглохла. Впрочем, в последние дни она и вставала-то с кровати редко. Покопавшись в карманах, нашел собственный ключ, с трудом попал им в замочную скважину и повернул – сначала, по ошибке, не в ту сторону. Наконец, справившись с запорами, ввалился в прихожую. В ноздри моментально ударил знакомый неприятный дух. В квартире, в отличие от заведения Аллы, пахло не собачьим кормом. Здесь царил аромат забытья и тлена, воняло экскрементами, пылью.

«Хэ, Зэ, сынок, тридцать один, ноль-один, баночка треснула, – вспомнил он. – Моли Божью Мать, чтоб заступилась пред Господом за твою родимую, да и за тебя самого. Ибо, где пыль, там и нечистый».

– Да хватит уж врать самому себе, – проворчал Сан Саныч, ступая в темноту. – Кому молиться? Ты, старый хрыч, всю свою жизнь ни во что не верил.

Это было правдой. Как и то, что пыли в квартире становилось все больше.

Всякий раз, заглядывая к матери, он проводил тщательную уборку. Прежде она сама этим занималась, а после смерти отца привычка ее к чистоте доросла до фанатичной приверженности. Многие годы Сан Саныч не мог понять, с чем это связано, лишь наблюдал и помогал, а в последнее время делал все сам, выполняя ее требования: мать просила, настаивала, кричала – и он подчинялся. Потом стал замечать необычное. Сколь бы старательно он ни убирался в доме, как долго бы ни ползал по углам с тряпкой – на другой день в этих местах вновь появлялась пыль.

Вот и сейчас, когда он оперся о дверной косяк, пальцы словно погрузились в бархат. Прикосновение было нежным, почти любовным. Сан Саныч невольно отдернул руку. Пыль закружила в сумраке прихожей, поблескивая искрами, когда в ее крупицах отражался падающий из коридора свет. Эти искорки мелькали перед глазами, щипали за нос. Сан Саныч вычихнул пыль вместе с соплями. Чих отозвался гулким болезненным эхом одновременно в стенах квартиры и в его легких.

Кажется, он жаловался на мать Алле в перерыве футбольного матча. А может, и до этого, месяц или два тому назад. Или только хотел нажаловаться.

– Первое время после свадьбы, пока государство отдельную жилплощадь не выделило, мы с женой жили там же, у матери, – рассказывал или мог бы рассказать Сан Саныч «дочке». – Это было невыносимо! Когда была дома, она все время стирала, пылесосила, подметала, мыла полы. Уборка начиналась спонтанно и велась в любое время дня и ночи. Однажды я проснулся глубоко за полночь от странного, пугающего звука. Что-то среднее между скрипом и шорохом. А когда встал и вышел из спальни – увидел, что мать протирает шкафы. Она и раньше возилась с тряпкой то в одной, то в другой комнате, но в тот момент, посреди ночной тиши звук был на редкость отчетливым и нагонял жути. Будто старые кости терлись друг о друга. Стирались в прах. Тогда мы и съехали, потому как жена, старая проститутка, не могла такое уже выносить, да и мне не по себе бывало.

– И чем все закончилось? – может быть, сегодня, а может, месяц или два назад спросила Алла. – Она попала в психушку?

– Она постарела, – сказал Сан Саныч, стоя перед дверью в комнату матери.