Беседы в изоляторе I
Внизу звякают ворота, рявкает автомобиль.
– Э, опять привезли кого-то.
– Невелика радость – попасть сюда в такое время. Лето, солнышко, и вот тебе на – пакуют и за решетку…
– Осенью того хуже – и так все мрачно и пасмурно, что хоть в петлю лезь, а тут еще суют тебя прямо в эту задницу. Я летом садилась, и ничего – по крайней мере, тепло и светло
– Да уж, прямо выть хочется.
– Ну, тебе круглый год выть хочется…
– А тебе самой – типа в радость?!
– Пошла ты… мне-то с чего выть – вот, дадут годик какой – и в начале мая:
– А дадут полтора?
– Успокойся, с моей статьей больше не дают! А, может, и того меньше, по-любому весной выйду. То-то хорошо будет по карманам шустрить – весной все слегонца того, в башке ветер, глазёшки в небо. О чем только думают, знай себе, чисть кармашки – никто и в ус не дует.
– Ну да, весной точь хорошо выйти отсюда – все цветет, все пахнет…
– Ай, не гони, тебе до балды в какое время выходить – так и так зальешь за углом зенки, все у тебя и запахнет, и зацветет!
– Да брошу я пить, завяжу, разве что пивасик…
– Скажи еще, безалкогольный, – у тебя ж на лбу написано – пятьдесят седьмая.
– Какая, к черту, пятьдесят седьмая?
– Была при советах такая статья в кодексе – алкоголизм, бродяжничество, тунеядство и еще какая-то там
– Фу, не каркай! Вот выйду, вернусь домой, найду работу, мож и мужика еще подцеплю – нормального, тогда и заживу, хватит с меня говна и опавшей листвы.
– Как же, размечталась, будет тебе в твоей чангальской деревне и работа нормальная, и мужик нормальный
– Да не сойдусь я больше с пьяницей!
– Ха, там других и нету. Куда ты денешься, выйдешь отсюда – изголодавшаяся, лобешник проштемпелеван. Ясен пень, с алкашом поведешься и вместе с ним, чтоб не рехнуться, сама запьешь, покуда под мухой либо ты его, либо он тебя топориком – хрясть!..
– Да ну – брось!
– Чего – брось? Посмотри – вон, Ритка, неделю тому на зону пошла, вся сплошной струп – руки, лицо, спина. Ну, не выдержала и как хрястнула своего старика, хорошо еще, судья попалась душевная – впаяла только трояк с полтиной, а прокурор просил пять и надзор чуть ли не пожизненный. Ритка-то из ваших краев будет, из-под Прейли, что ли… Думаешь, она одна тут такая, – столько я за свои три срока их повидала, что терпят этот кошмар заради траха, а потом кто спьяну, кто по трезвому возьмут, что сподручней, и ка-ак засадят, и знаешь что – попадают аккурат куда надо: чик – и готово… потом сидят тут и воют, морды опухшие, не разберешь – от ора или с поха.
– Так есть от чего…
– Да успокойся, радоваться надо, что одним говнюком на свете меньше и что жива осталась: лучше сюда, чем на кладбище… никто цветочков не поднесет.
– Мой-то старый рук, небось, не распускал.
– Так и так последний ублюдок твой старый,
– Откуда ты знаешь, не видела ведь его никогда…
– Да Господи, зачем мне его видеть-то?! Ясное дело – не будь он ублюдок и кретин, ты бы здесь, дорогуша, не куковала, понятно, а?
– Он и сам сидит…
– Хер с ним, пускай сидит, если попался, его дело, а что тебя за собой потащил – урод, самый настоящий.
– Так нас вместе и забрали.