Когда амир Асадулла вышел из своего дома, который он отстроил совсем недавно, с двухэтажным подвалом, тюрьмой, его люди привычно окружили его, и он почувствовал себя увереннее. К его дому шла только одна дорога, и он приказал срубить все деревья, убрать все камни и валуны, а забор сделать из сетки-рабицы, через которую можно все видеть и стрелять. Люди не перешли этой черты, они стояли, напирая на сетку, а напротив них стояли люди с автоматами, в основном еще американскими, которые американцы оставили им, уходя из Афганистана. Американский автомат имеет скорострельность в полтора раза выше, чем русский, а современная пуля может пробить человека насквозь и убить стоящего за ним человека. И люди, которые пришли к нему, знали это, они знали и его жестокость – еще с Афганистана у него была кличка Мясник. Они не должны были сомневаться, что он прикажет открыть огонь. Как много лет назад он это сделал в Герате.
Но люди молча стояли, в своих теплых душегрейках из овчины, и смотрели на него. И амир почувствовал необъяснимый страх. Он не чувствовал страха, когда сражался на полях джихада, а теперь чувствовал его.
И даже боевики с автоматами теперь не успокаивали его.
– Что надо? – спросил он на пушту, подойдя к забору.
Сначала люди молчали. Потом вперед протиснулся старик.
– В религии нет принуждения, – сказал он, – так говорит священная Книга. Ты украл человека, которому мы дали приют как гостю. Зачем ты это сделал? Отпусти его, не множь грехи, за которые тебе придется ответить в час суда.
– Этот человек – кяфир. Он никакой не гость, он один из тех, кто разносит грязь и мерзость. Он грязен во всем.
– Ты один из нашего народа, Асадулла, и тебе как никому другому должно быть известно правило Пуштун-валай[70]
о гостеприимстве.– Пуштун-валай есть бида’а, ссылаться на него – есть одно из проявлений куфара и джахилии[71]
. Для меня нет никакой религии, кроме религии Аллаха, и никакой книги, кроме Къ’урана.– Пуштун-валай – это книга, по которой жили твой отец, и дед, и прадед, Асадулла. Может, ты и их назовешь джахилями?
Амир почувствовал, как соскальзывает на очень скользкую дорожку. Ведь большинство из его людей тоже были выходцами из пуштунских племен, и кто знает, как они отнесутся к тому, что он сейчас вслух начнет поносить своего отца, называя его джахилем? В афганцах уважение к старшим в крови, того же требует и религия Аллаха. А авторитет, или, как говорят афганцы, намус, трудно заслужить, а теряется он очень и очень легко.
– И мой дед, и мой отец, и мой прадед мертвы, – выкрутился амир, – для них сейчас есть суд Аллаха, выше которого нет, ведь Он – знающий. Кто я такой, чтобы судить их или выносить суждение?
– Ты прав, Асадулла. Но раз ты не судишь своих родственников, почему же ты берешься судить других людей? Разве ты сидел у ученых? Разве у тебя есть степень в фикхе? Почему ты не боишься совершить несправедливость?
Амир почувствовал гнев.
– Моя ученая степень – вот она, – он повел правым плечом, показывая на искалеченную руку, – и это лучшая из степеней, угодная Аллаху.
– Ты прав, Асадулла, – старик в свою очередь показал на свою искалеченную, хромую ногу, – но и я сражался ради религии Аллаха. Но я не нарушаю ни законов своего народа, ни законов Книги. Если тот человек, которого ты схватил, в чем-то виноват, отведи его к шариатскому судье, и пусть он судит его. Пусть заодно он спросит и с тебя, в каком хадисе сказано, что моджахед может сожительствовать с маленькими мальчиками.
Амир выхватил пистолет.
– Ты никакой не моджахед, ты кяфир, который слушал грязные куфарские проповеди! Уходи сейчас же и уводи своих людей, пока я не приказал зачистить поселение! Клянусь Аллахом, я поклялся истреблять куфар везде, где его встречу, и…
Амира с силой толкнуло назад, и он мешком упал под ноги бойцов – уже мертвый…
Оперативная группа – всего десять человек, две усиленные снайперские команды – высадились с конвертоплана типа «Пустельга» этой ночью, когда получили сигнал. Шарк был недоволен тем, что во время боевых действий приходится отрывать подготовленную группу, пусть даже в десять человек, но с Ташкентом спорить не стал и группу отправил. В конце концов, проповедники были хорошими информаторами, и большая часть информации о том, что происходит на беззаконных землях. А за добро следует платить добром…
За зло – справедливостью.