Зона

Некоторые из вновь прибывших идут в отказ, прекрасно зная, что их ожидает. А их ожидает ударная группа из блатных и шестерок, которые заводят отказника в козлодерку, то бишь в раздевалку, и дружно лупят. Если не выдерживает, идет мыть пол, если выдерживает, идет в умывальник, смывает кровь, выплевывает зубы, и так долбят дня три, после чего принимают в свой круг положняков и блатных. Там уже он начинает бить. Могут и голову проломить. Бывает, что бьющие увлекаются или отказник идет в отмашку, т. е. дает сдачи, тогда в ходу тяжелые «тубари» (табуретки), катушки из-под ниток, да что под руку попадет, тогда путь из козлодерки в санчасть. Если не вложит, то, понятно, свой человек. Я содрогался, видя в умывальнике очередного кровавого отказника, и спрашивал, зачем это нужно? Мне отвечали, что это испытание, блатные — деловые люди и прежде чем принять человека в свой (привилегированный) круг, надо знать, можно ли доверять человеку. Экзамен на порядочность.

Конечно, бывают исключения. Для тех, кого знают, кто приходит с воли, из тюрьмы или из другой зоны с репутацией путевого зека. Со временем освобождаются от мытья полов и обыкновенные «мужики», их заменяет новое пополнение, мало кто задерживается на полах больше трех месяцев. Я не сказал о педерасах, это особая каста, за ними закреплены туалет, мусорные ведра и ящики и угол, где они живут, в общих помещениях даже убирать они не имеют права — зоновские парни, неприкасаемые, разумеется, когда их не ебут или не колотят.

До санчасти я носил воду, а теперь не знал, что мне делать. Ведра заняты другими людьми, они крепко за них держатся, чтобы не брать половую тряпку. К тому же я на зоне третий месяц, большинство из тех, с кем я пришел и кто пришел позже, уже не убирают или смахивают пыль с тумбочек, и, кроме того, мне раньше было обещано, что меня освободят. Кто-то посоветовал до выяснения заняться пылью. Беру в умывальнике чистую тряпку, вдруг рев в ухо: «А ты чего тут?» Грозная, одутловатая рожа бывшего моего бригадира Тимченко, теперь он завхоз вместо исчезнувшего с зоны Харитонова.

— Иду пыль вытирать.

— Пойдешь полы пидарасить!

— Я полы и раньше не мыл, а на третьем месяце чего ради?

— Куда ты на х… денешься, я тебя не освобождал.

За спиной Тимченко два его друга Боровиков и Толяй и ватага «рысарей» из молодых агрессивных положняков. Говорю примирительно: «Хорошо, я буду носить воду». Тимченко сжимает увесистые кулаки: «Я тебе сказал, ты будешь пола пидарасить, чем ты лучше остальных мужиков?»

— А чем ты лучше? Пусть все тогда моют. — Я взял у кого-то ведро, наполнил его из крана и понес из умывальника через коридор мимо рысей в спальное помещение. Гул стих, все ждали, чем это кончится, и это молчание ничего хорошего не предвещало. Под шконарями ползают с тряпками люди. Я поставил ведро, кто-то ополоснул свою тряпку, выжал и дальше я не помню, с ведром возвращался или без, помню только, как на выходе в коридор увидел вдоль обеих стен шеренги дожидающихся рысарей и крупную фигуру Тимченко. Я перешагнул порог и брызнули искры из глаз. Человек десять дружно лупили меня, оттаскивая в козлодерку. Чудом я успел сдернуть очки и, согнувшись под градом ударов, умудрился положить их на выступ в стене, пока тащили меня вдоль коридора. Я не отмахивался, ушел локтями в защиту, чтоб пореже попадало в лицо, но ногами и корпусом изо всех сил сопротивлялся. Только не в козлодерку — свалят, забьют, запинают. На виду они действуют все же поаккуратней, больше кулаками, и стоя можно еще защищаться. В проеме козлодерки я раскинул руки и ноги крестом и, оттолкнувшись, бросил тело в коридорчик на выход во двор. Меня прижали к стене, удары сыпались все чаще и злее, я даже не различал, кто их наносил, в глазах черные тучи и молнии.

И вдруг прекратилось. Я почувствовал себя ужасно одиноким. Вижу, подходит наш молодой воспитатель, зам. отрядника, кажется, Геннадий Васильевич, а мои экзекуторы отпрянули и стоят, не думая разбегаться. Этот зам. шел не с улицы, а из отряда, значит, находился у себя в кабинете, как раз у дверей которого началась заваруха. Значит, он все слышал, нарочно отвел время для побоища, а теперь подходит ко мне и наивно спрашивает: «Что происходит?» Я молча двинулся мимо. Нашел во внутреннем коридоре уцелевшие очки и завернул в умывальник. Посмотрел в зеркало: лицо красное, припухшее, губа в крови, но без синяков, никаких повреждений — легко отделался. Умылся. Прошел в спальное помещение к своему шконарю, вытерся и вышел в локалку, где тасовался отряд. Не было ни обиды, ни огорчения, я не чувствовал себя побежденным, наоборот, был очень доволен, что в такой кутерьме сохранил очки и лицо и не дал затащить себя в козлодерку. Побит, но не поддался. Когда имеешь дело с дюжиной озверевших хулиганов, это не поражение. Минут через пять меня позвали в кабинет отрядника. «Что случилось? Вас били? Кто?» — с казенным лицемерием спросил молодой зам. Сейчас я ему выложу, кое-кого посадят в ШИЗО, и зона меня пригвоздит репутацией «козла». Умница, далеко пойдет.