Зонтик для террориста

— Помнишь, вчера ночью сыщик сказал, что у него возникли ко мне новые вопросы? Тогда же он попросил при нем поискать в квартире матери зацепки, которые могли бы дать ответ, почему она оказалась в тот день в парке. Я, конечно, отказалась. Но дед был вместе со мной. И он посоветовал: если я найду что-нибудь, хоть какой-то намек, рассказать об этом полиции. Короче, так и вышло. Дедушкин совет оказался для полиции полезной рекомендацией.

— Они у тебя за спиной не стояли?

— Хотя и сказали: «Мы целиком полагаемся на вас», а сами следили за мной, пока я была у мамы. Я их заметила. Мельком из окна. Но тогда они меня не окликнули, а приперлись ко мне домой. Невзначай и про тебя спросили. Не знаю ли такого имени. Я ответила: «Конечно знаю. Читала в газетах». Но тебе не кажется, что в газетах пишут какую-то жуть? Как будто СМИ вместе с полицией сами придумывают картину преступления.

— По-моему, это называют информационным обществом. Так ты что-нибудь нашла?

— Много рукописей. Очень старых. Даже пожелтели от времени.

— Рукописи? — удивленно переспросил я. — И что в них?

— Стихи.

— Стихи?

— Танка.

— Танка… Чьи?

— Ну конечно, мамины. Ее почерком написаны. Я тоже не ожидала. Мы никогда с ней этого не обсуждали.

Продолжая говорить, я обдумывал услышанное. Стихи. И представить себе не мог. Когда Юко жила у меня, она зачитывалась сборниками современной японской поэзии, которые стояли у меня на полках. Но мне и в голову не могло прийти что интерес к поэзии войдет у нее в привычку. Когда и по какой причине она стала писать стихи? Что за стихи она писала? Не знаю. Я и вообразить себе не мог.

— Их много, — вновь услышал я голос Токо. — Страниц сто. На каждой по пять стихотворений. Значит, всего где-то пятьсот.

Пятьсот танка…

— И о чем она писала?

— Я в этих танка плохо разбираюсь. Я ходила в школу за границей, для меня японская поэзия — все равно что шифр. К тому же я подробно их не читала. Времени совсем не было.

— А еще что-нибудь нашла?

— Больше ничего. Ни дневников, ни записных книжек, ни еженедельников. Еженедельник у нее, наверное, был, но она, скорее всего, взяла его с собой, когда пошла в парк. Я и у сыщика спросила. Но он сказал, что среди вещей, обнаруженных в парке, его пока не нашли. Сейчас они изучают, что сгорело во время взрыва, что разлетелось на части. Наверное, он не врал. Если бы они что-нибудь нашли, то должны были бы обратиться ко мне.

— Пожалуй. Даже записок по работе, каких-нибудь пометок — ничего не нашла?

— Рабочее расписание — этим занималась мамина секретарша. Я сегодня утром обратилась к ней. Позвонила ей в офис. Короче говоря, никто не знает про ту субботу. Секретарь сказала, что ее уже расспрашивала полиция. Ничего странного. Мама, похоже, четко разделяла работу и личные дела.

Я подумал о возрасте Токо. Двадцать один год. Нетрудно забыть. Для девушки своих лет она принимала весьма трезвые и взвешенные решения. Я не давал ей никаких подсказок, а она сама хорошо представляла, чем ей нужно заняться.

— Значит, рукописи со стихами сейчас у тебя?

— Да. Я положила их в сумку и принесла домой. Полиция не знает. Я им не сказала. Хочешь почитать?

Я спросил, прежде чем ответить:

— Тело мамы вернули?

— Да, — ответила она. — Сегодня рано утром. И по совету полиции мы сразу же отвезли его в крематорий. Фрагменты костей и пепел уже собрали.[60] Так мы поняли, что часть тела отсутствует. Полицейские предупредили, что восстановление тел погибших при взрыве имеет свои пределы. Но как можно говорить такое родственникам? Представляешь?

Она держалась спокойно, но чувствовалось: в глубине души она рвет и мечет. Я хорошо представлял, как выглядят не восстановленные тела погибших при взрыве. Но, наверное, она забыла. Не мне было напоминать. Видимо, в полиции ей дали разумный совет. Но я не мог ей такого сказать.

— Значит, сегодня во время заупокойной службы будут прощаться уже с прахом?

— Да. Начнется в семь. Мне пора возвращаться к деду. Но, скорее всего, я смогу как-нибудь улизнуть оттуда.

— Лучше не надо.

— Почему?

— Это будет выглядеть подозрительно. Наверняка полиции там будет хоть отбавляй. У них привычка такая. Лучше не отходи никуда от праха матери. А погребение завтра?

— Да. Забыла сказать. Церемонию прощания перенесли на следующую субботу. Все равно уже кремировали, и со стороны деда очень много желающих прийти. Так что сегодня вечером — много дел, но завтра рано утром я успею вернуться к себе.

— Тогда позвоню тебе завтра.

— А если я до этого захочу связаться с тобой, что мне делать? Где ты поселился?

— В городе. Но телефона у меня нет.

— Неужели в городе есть такие места, в которых нет телефонов?

— Есть. Хотя от твоей реальности они отдалены на несколько световых лет, там тихо и мирно.

— Все равно не скажешь, даже если попрошу, да? — Она замолчала, но вскоре произнесла: — Тогда запомни этот номер. Прямой телефон в мою комнату у деда в доме. Если захочешь поговорить со мной сегодня, звони туда. Когда закончится церемония, я постараюсь никуда не уходить из комнаты.

Я задумался, запоминая ее номер, но она прервала мои раздумья: