И тут я заметил, что из кармана Тацу торчит мятая зеленая бумажка, похожая на денежную купюру. Я показал на нее пальцем и спросил:
— Что это у тебя?
— А-а, это. Долларовая бумажка, — ответил он, запихивая ее в карман. — На память оставил.
— Так ты же бывал заграницей, да, Тацу? Куда ты ездил?
— В основном по Америке колесил. Дольше всего задержался в Нью-Йорке. Я не хотел больше возвращаться в эту дурацкую страну.
— Вот как? А что ты там делал?
— Да так. По-разному.
Сам Тацу никогда ни про кого не расспрашивал. Даже не узнал у меня, почему я тут оказался. Не спросил, почему остался без работы. И я у него больше ничего не выпытывал. Наверняка видел он всякое. Иначе, вернувшись на родину, не стал бы бомжем в столь молодом возрасте.
— Значит, в Нью-Йорке, — пробормотал я.
Я ни разу не выезжал за границу. Жил в мире, далеком от паспортов и виз.
Виски в бутылке Тацу почти не осталось. Я достал из пластикового пакета новую бутылку и две пенопластовые коробки с рисом. В пакете оставалось еще две бутылки.
— Это что?
— Подарок. У меня осталось немного денег. Это рис с мясом, купил в столовой навынос. Тебе порцию и старику-профессору. Он неважно выглядит.
— Хорошо. Я передам профессору попозже. — Тацу нахмурился и затеребил бороду. — Только знаешь, Сима-сан. Я сегодня с радостью приму твой подарок, но, по-моему, тебе не стоит продолжать в том же духе.
— Почему?
— Здесь так же, как и во всем мире, в определенной мере работает закон: сильный пожирает слабого. И здешние обитатели хорошо это понимают. Ты любишь, чтобы тебя жалели?
— Но, Тацу, сегодня утром ты дал ему коробку с обедом.
— Потому что он сам меня об этом попросил. К тому же я ему ту херню специально не покупал. Слишком жирно. Выпивка — другое дело. Потому что не продукт первой необходимости.
— Вот как? Значит, я перестарался? — Действительно, я допустил оплошность. Я еще не привык к правилам их мира. Для них я по-прежнему аутсайдер. — Впредь буду внимательнее, — сказал я, и Тацу наконец-то улыбнулся.
— Ну, не стоит так грузиться. Ты же хотел как лучше. В любом случае, передам коробку профессору.
Добрые помыслы могут принести людям боль. Особенно в тех местах, где не принято делать добро. Мне было тяжело об этом думать, и я сменил тему:
— Скажи-ка, а сегодня копы не появлялись?
— Нет, сегодня не приходили. Наверное, поняли, что расспрашивать нас не имеет никакого смысла.
Согласиться я с ним не мог, достал из кармана пальто желтый листок бумаги и развернул перед ним.
— Тацу, ничего не знаешь про это?
Он взял листок в руки, посмотрел на него и вскинул голову.
— Что это? Похоже, на листовку какой-то секты. Ты интересуешься этой фигней?
— А ты что об этом думаешь? Хочу узнать твое мнение.
Тацу пристально уставился на листовку и пробормотал:
— Ну и дела. Значит, «Поговорим о Боге». О Боге я бы и сам не прочь поговорить. Интересно, с каким богом я мог бы пообщаться? Только эта копия доверия не внушает.
— Вот как? Копия?
— К тому же ни адреса, ни телефона нет. Если это листовка для привлечения новых членов, то ничего у них не получится. И текст жуткий.
— Я с тобой полностью согласен.
— Откуда она у тебя?
— Вообще-то она лежала в книжке дедушки Гэна.
— Да? Только с дедулей как-то не вяжется. Он, по-моему, никогда религией не интересовался.
— Листовки раздавал рыжеволосый парень, лет тридцати. Он и ко мне приставал. Ты его не видел?
— Нет, не видел.
— Нет? — Я выпил стакан до дна. Поблагодарил за виски и встал.
— Послушай, Сима-сан, — окликнул меня Тацу. — Ты здесь надолго решил задержаться?
— Даже не знаю. Может статься, еще попользуюсь вашим гостеприимством.
Тацу усмехнулся:
— Похоже, сегодня опять похолодает. Для новичка испытание опасное.
— Точно, для таких престарелых, как я, эта жизнь не фунт изюму.
Я помахал рукой и вернулся к себе. Меня ждала моя съемная крепость из картона.