Такова, в самых общих чертах, предполагаемая история возникновения и поступательного развития одной из самых поразительных форм коллективной жизни животных. В морях, океанах и даже в некоторых пресноводных водоемах любопытный натуралист при желании сможет и сегодня наблюдать сонмы почти неправдоподобных созданий, иллюстрирующих самим фактом своего существования все без исключения стадии этого многоэтапного процесса. Считают, что начало его уходит в Палеозойскую эру, то есть во времена, отделенные от нас периодом длительностью никак не менее 600 млн. лет.
Сколь бы разнообразными по строению и образу жизни ни были уже известные нам колонии-бионты бактерий, водорослей, простейших и многоклеточных «зоофитов», все они оказываются как бы вынужденными объединениями, поскольку возникают, в конечном счете, за счет многократного деления единственной в каждом случае родительской клетки либо особи. «Свободная воля» как дочерних клеток, так и почек, возникающих в результате вегетативного размножения, проявляется лишь в том, что они не покидают друг друга и, тем самым, как бы отдаются во власть коллективного целого. В книге на этот счет сказано вот что: «А если так, то вполне уместен вопрос, не заблуждается ли автор, обсуждая явления такого плана в книге под названием “Бегство от одиночества”. Может быть бегство от одиночества – это нечто совсем иное? Например, неодолимое стремление доселе самостоятельных индивидов найти себе подобных и уже не расставаться впредь?».
На первый взгляд, такой способ формирования коллективов наиболее соответствует формуле, взятой в качестве названия книги, над которой я работал. Но, повторяю – только на первый взгляд. Дело в том, что самые впечатляющие формы коллективизма в животном мире обязаны своим возникновением именно «нерасхождению» порождаемых в единой колыбели индивидов, а вовсе не вторичному объединению первоначально чуждых друг другу особей. Я имею в виду гигантские общины социальных насекомых – таких, как термиты, муравьи и пчелы. Эти общины, которым я уделил в своей книге отдельную большую главу (см. ниже), поражают наше воображение великолепно отработанным разделением обязанностей между сотнями тысяч (а порой – миллионами) особей, равно как и их на редкость скоординированной совместной деятельностью. Между тем, на поверку они оказываются не чем иным, как гигантскими семьями, объединяющими в своем составе многочисленных потомков одной самки-основательницы либо сравнительно небольшого их числа[233]
.Нечто подобное мы находим и в коллективах совершенно иного рода. В общине медоносных пчел, например, каждый ее член – это, в соответствии с нашими обыденными представлениями, вполне автономный индивид. Однако в действительности суверенитет особи сильно ограничен не только в силу подчинения ее индивидуальных интересов потребностям социума, но и чисто физиологически: в сущности, ни одна из пчел не в состоянии существовать автономно от всех прочих. И хотя здесь нет прямого физического ограничения на свободу передвижения каждого, пчела, искусственно изолированная от своего социума, обречена на скорую и неминуемую гибель.
Возьмем с десяток пчел из улья с населением в 25 тысяч особей и покормим их сахарным сиропом, «меченым» радиоактивными веществами. Уже через сутки примерно половина всех пчел получит радиоактивную метку. Это значит, что практически все члены семьи, на первый взгляд полностью независимые физиологически, в действительности связаны друг с другом единым и непрерывным потоком пищи. Постоянно взаимодействуя между собой, пчелы обмениваются также веществами гормональной природы, регулирующими развитие и поведение каждого члена семьи. Без такого обмена жизненно важными продуктами семья общественных насекомых не смогла бы существовать, так что значение круговорота пищи в общине без колебаний можно уподобить роли кровеносной системы в едином и неделимом организме высших животных. Неудивительно поэтому, что семью пчел или муравьев нередко называют «сверхорганизмом», о чем речь пойдет ниже.