Вот, например, моя выпускница. Сразу после защиты диплома она устроилась в иностранную рекламную компанию. Сделала там какую-никакую карьеру, возглавила группу сотрудников. Поездки по стране, бизнес-митинги на английском языке и блогеры-миллионники на быстром наборе… А потом компания ушла с российского рынка, выплатив сотрудникам напоследок по две зарплаты. И девочка «выпала» из жизни. Сначала просто жила на то, что осталось от накоплений. Потом взяла пару клиентов, которым ведет социальные сети. «На жизнь хватает, а так, как было, — уже не будет».
Это история отношения к поражению и жизненный сценарий, механизмы которого мы исследуем. Итак.
Нет, ну мы же все взрослые люди и понимаем, что во многих карьерах на уровне первоначальных условий заложено падение. Но если все это понимают, почему же оно получается таким болезненным?
Речь даже не о президентах государств, где по закону нельзя находиться у руля больше определенного количества сроков — а что потом? Возьмем примеры попроще. Любой юный спортсмен понимает, что спортивная траектория конечна — совсем скоро его начнут обгонять более юные, агрессивные и тренированные конкуренты. Нужно иметь «План Б» — в бизнесе, политике, искусстве — на тот момент, когда из большого спорта придется уходить. Но многие ли на самом деле этот «План Б» имеют? И если да, то откуда такое количество разрушенных судеб спортсменов, которые так и не смогли найти себя вне спорта?
Фишка в том, что многие люди исходно планируют пик карьеры как главный результат и фактически итог своей жизни. Стать президентом, выиграть Олимпиаду, выйти замуж. Дальше в сценарии — пустые страницы, потому что мощнее этого ничего быть не может. И когда наступает «время пустоты», остается только вспоминать, каким крутым ты был раньше.
Помните Охотника из «Обыкновенного чуда» Шварца? Он перестал охотиться, потому что боялся промахнуться. Ведь Великие Охотники никогда не промахиваются! А если промахнулся — значит, не был Великим.
Сколько тут от невроза самозванца и внутреннего ощущения, что занимаешь место «не по чину», а сколько от простой политической осторожности («дай слабину — затопчут»)? Бывает по-разному.
Возникает классический страх повторения негативного опыта, многократно усиленный убеждением: падение было справедливым — ты «не потянул». И человек, обжегшись на молоке, начинает дуть на воду. Путь наверх блокируется на перекрестке установок «это не мое» и «падать больно, больше не хочу».
Для «сбитого летчика» унизителен сам факт пребывания в привычной среде в непривычно низком статусе. Ему кажется, что все бывшие сотрудники, партнеры и даже друзья смотрят на него со смехом или жалостью — и непонятно, что хуже. Что они тяготятся его присутствием и помогают из сострадания.
Логичный выход — не появляться в этой среде. Исчезнуть. Затихариться. Ограничиться ближним кругом общения. И ничего, что таким образом человек отрезает от себя все годами наработанные связи и ресурсы, так необходимые для нового взлета. «Я привык в этих отношениях быть сверху, и находиться снизу для меня унизительно».
Отдых обычно затягивается, пока в коллективной памяти окружающих не сотрется картина падения. И только потом, совсем потом, можно встречаться со старыми знакомыми. «Да, у меня все хорошо. Нет, в политику больше ни-ни — спасибо, наигрался, пусть те, кто помоложе, развлекаются».
Каждый второй «сбитый летчик» объясняет свое пребывание на земле просто: «Так, как было, уже не будет, а иначе я не хочу».
У меня есть знакомая журналистка, которая когда-то пару лет была телеведущей на одном из центральных каналов. Потом ее программу закрыли, а ей предложили должность сопоставимую по зарплате, но «за кадром». Она отказалась — «не мое». Еще пару лет отказывалась от массы неплохих вариантов — от программного продюсера на региональном канале до руководителя пресс-службы строительного холдинга (звал лично владелец, большой поклонник ее таланта). Но она годами ждала, что вот-вот ее позовут «в кадр на большое ТВ». Не дождалась, обиделась на жизнь и теперь работает домохозяйкой — замуж успела выйти еще в бытность свою телеведущей.