Зорге

Пока письмо шло в Москву, пока вслед за ним передавались курьерами добытые материалы, в том числе фотокопии секретных документов, «Рамзай» продолжал работать, сосредоточившись на спасении Рудника и его жены, но, вероятно, волнуясь в ожидании реакции Москвы. Ответное письмо пришло 2 сентября. В нем были поставлены новые задачи: получить информацию от военных советников Чан Кайши по техническому оснащению армии Гоминьдана, составу и состоянию первых четырнадцати дивизий и гвардии, выяснить роль Японии в контактах с китайскими генералами, не входящими или входящими лишь временно в союз с Чан Кайши, продолжать отслеживать внутриполитическую борьбу в Китае, давать обзоры действий китайской Красной армии по материалам ее противников. В ответ же на резкие возражения Зорге Центр сообщил ему, что «всем трудно», что основную массу материалов из Китая в Москве получили уже после отправки письма, а урезание бюджета резидентуры – лишь общая бюрократическая мера, предпринятая в рамках общей экономии бюджета РККА. Столь слабое обоснование фактического приказа работать бесплатно и самим находить средства для разведывательной деятельности подкреплялось сообщением о том, что в целом резидентура работает хорошо и ее организационный период «можно считать законченным». Командование постаралось успокоить резидента: «Если раз в месяц мы будем получать от Вас такого содержания почту, нас устраивало бы полностью»[211]. Это было невозможно, но письму надо было добавить оптимизма и энергии, и такая формулировка могла подбодрить Зорге. Полгода спустя, после того как улеглись страсти по «Нуленсам», «Рамзай» пожалел, что был так резок с Москвой. Он снова писал в Центр и, по сути, извинялся за свой тон: «Я не намерен в этом письме оправдываться, я вполне сознаю, что было бы лучше, если бы указанного письма я вовсе не посылал… Письмо было недопустимым в переписке с главной фирмой, но оно не содержало никаких моментов, указывавших на ослабление внимания резидента к своей работе и к своим обязанностям. Ничего подобного со мной случиться не может, я уже постарел на работе… приобрел достаточно опыта в отношении основного занятия, охватывающего все отрасли работы»[212]. Но это все случилось позже, а пока, в сентябре 1931 года, у шанхайской резидентуры, помимо текущей работы и головной боли в виде «болезни Нуленсов», появился новый важный фокус интересов: Япония.

Вечером 18 сентября японские диверсанты подорвали часть полотна Южно-Маньчжурской железной дороги (ЮМЖД) севернее Мукдена. Взрыв не помешал прибытию на вокзал японского поезда, следовавшего по соседнему пути, но послужил сигналом к началу столь крупномасштабных боевых действий, что сегодня значительная часть китайских историков склонна считать именно эту дату началом всей Второй мировой войны (так считал и Чан Кайши), и во многих китайских городах каждый год в этот день звучит тревожная сирена – сигнал памяти о начале японской агрессии.

В течение суток японцы, потеряв всего двух человек, захватили Мукден и все основные населенные пункты к северу от этого города, выйдя на берег реки Сунгари. Стотысячная армия Чжан Сюэляна, противостоявшая менее чем двадцати тысячам японцев, ушла от столкновения, как и армия Гоминьдана. Японские войска двигались вперед, встречая лишь случайное и неорганизованное сопротивление мелких китайских подразделений, не знавших о приказе не вступать в стычки с японцами или не сумевших его выполнить.

21 сентября «Рамзай», со ссылкой на японского военного атташе в Шанхае, отправил в Центр телеграмму о том, что «мукденский инцидент» произошел без одобрения Токио, а лишь исключительно по воле армейского начальства в Маньчжурии для защиты находящихся там японских граждан. Целью японцев является захват Маньчжурии, но пока без планов столкновения с СССР. Материал был разослан высшему военному командованию Советского Союза: Ворошилову, Гамарнику, Тухачевскому, Егорову и Артузову, и это была первая шифровка, составленная на основе материалов, добытых новым членом группы «Рамзая» – японским журналистом Одзаки Хоцуми.

В тот же день Зорге отправил вторую экстренную телеграмму в Москву, в которой сообщил о начале переговоров между Нанкином и Кантоном о формировании альянса в борьбе против японцев и обращении Нанкина в Лигу Наций с требованием остановить японскую агрессию. При этом Зорге отмечал, что в Нанкине нет единого мнения по поводу сотрудничества с Кантоном и другими возможными союзниками, включая Москву[213]. «Третий карательный поход» против Мао Цзэдуна пришлось прекратить – впервые внешняя опасность становилась для Нанкина более серьезной, чем борьба против коммунистов.