Зори лютые

– Не потерпим того! – в несколько голосов закричали бояре. – Кто во Пскове голова? Мы!

Прикинули бояре так и этак и порешили: жаловаться на Репню-Оболенского. Пускай великий князь Василий заберет его. Но тут снова Копыл заелозил, на своем упирается:

– Вольны вы, я же вам в этом не товарищ!

Боярин Малыга вставил:

– Не я ль сказывал, у посадника Копыла с Репней дружба?

Взбеленился Копыл, кулаком на Малыгу замахнулся:

– Прочь из моих палат!

Малыга подскочил, сунул Копылу под нос кукиш:

– На-кась!

И уже от двери, одернув кафтан, кинул:

– Я ухожу, посадник Юрий. Отныне, просить будешь, нога моя не ступит в твои палаты. Но како ты ответ станешь держать перед псковицами?

За боярином неторопливо поднялся с лавки посадник Леонтий, проронил:

– Не по званию поступаешь, Юрий, ох не по званию. – И ушел.

За ним направились бояре Сидор и Шершеня. Следом и другие потянулись.

Опустели хоромы. Посадник Юрий Копыл из палаты выскочил, позвал челядинца:

– Тащи кафтан новый да шапку!

Облачился поспешно. За воротами посмотрел по сторонам. Бояр не видно. Задрав бороду, Копыл направился с доносом на обидчиков.

На другой день поскакал в Новгород гонец с письмом от наместника к государю. Жаловался Репня-Оболенский на псковских бояр. Они-де не токмо его, наместника государева в городе Пскове, уважать отказываются, но и самого великого князя Московского не почитают и признавать не желают. Людей наместниковых бесчестят, от государевой казны деньги утаивают.

* * *

Спозаранку начинается жизнь в торговом Новгороде. Возвещая начало дня, звонко отбивают часы на Ефимьевской башне: в мелкое серебро колокольцев вплетается звучный бас могучего колокола, будит народ. Из гостевых дворов спешат на торг купцы. Мастеровой люд принимается за свое ремесло. Потянулись по Волхову вверх и вниз корабли с разными товарами, распахнулись городские ворота.

Великий князь Василий ночь провел в бессоннице. Ярился на псковичей. В который раз брал Василий с аналоя письмо Репни, перечитывал, хмыкал. Добираясь до слов «…платить в государеву казну утаивают», отбрасывал свиток, бранился громко:

– Погодите, крапивное семя. Чать, новгородское боярство с посадницей Марфой Борецкой тоже похвалялось, много мнили о себе. Ин склонили головы перед государем Иваном Васильевичем. Тако и вы, боярство псковское, дай час, на карачках в Москву приползете. – И, сжимая кулак, грозил невидимому врагу.

Поутру велел сыскать дьяка Далматова. Искали долго, пока один из челядинцев не догадался в кабак заглянуть. Дьяк щи хлебал и квасом запивал. Услышал, что государь зовет, про еду позабыл. Толстый не в меру, длиннорукий, Далматов припустил рысцой, челядинец едва за ним поспевает.

Василий встретил дьяка бранно:

– Почто ждать заставляешь, аль батогами поучить, чтоб службу не забывал?

– Виновен, государь…

– Ви-но-вен, – передразнил Василий. – В чревоугодье погряз, Третьяк. Вишь, брюхо, – ткнул пальцем. – У бабы непраздной[19] такое не редкость.

Шагнул к аналою, взял свиток, потряс:

– Сие Оболенского грамотка. Поедешь во Псков с моим ответом. Когда о том скажу. Может, завтра, а может, на той неделе. Теперь же отправляйся к князю Курбскому, проведай о здравии. Коли хворь от него не отступила, своди лекаря. – Покрутил головой, посетовал: – Не ко времени занемог князь Семен.

Дьяк порог переступил, за дверь взялся, закрыть, как голос Василия остановил:

– Окольничего князя Великого найдешь, мои слова передай. Пущай он из Новгорода самолично никуда не отъезжает. Ежели князь Курбский не поправится, его с тобой во Псков пошлю.

* * *

В неделю дотащились псковичи до Великого Новгорода. Посадник Леонтий да бояре Сидор с Федором утомились, растряслись. Колымаги древние, неуклюжие, скрипят, душу выворачивают.

На ночевках боярин Федор надоел сомнениями. Не понапрасну ль затея: может, московский князь и слушать не захочет. Репня-то его наместник…

Но Сидор с Леонтием упрямились, доказывали. Не желают псковичи Оболенского. Пускай заберет его Василий, а даст им в наместники такого князя, коий бы с боярством псковским ладил и во всем совет с ним держал…

В Новгороде ни Леонтий, ни Сидор с Федором давно уже не были. Вона как разросся, и будто никакого мора не было. Город оглушил, колготный, населенный, не то что тихий Псков. И понастроено сколь палат и теремов. Окна большие, на косяках, стеклом цветным переливают. Дома боярские из камня, не бревенчатые…

На гостевом дворе псковичи не задержались. Умылись с дороги и пешком отправились на архиепископово подворье, где, по известию, проживал великий князь.

Дорогой гадали: чем встретит их Василий?

Следом за боярами верный посадников холоп нес кожаную суму с серебром. Кланялся Псков государю и великому князю Московскому полуторастами рублями.

К владычным палатам пока добрались, не одного иноземца повидали. На высокое крыльцо ступали боязно. Ну как Василий велит заковать их в цепи? Репня, поди, успел оговорить.

Едва в хоромы сунулись, навстречу дворецкий великого князя, на них грудью движется, выталкивает:

– Куда не званы вперлись!

Боярин Сидор знал дворецкого. И хоть и обида взяла псковича, а унизился: