Зори над Русью

Лука спустился по скользкому скату. На дне рва вода стояла выше щиколоток. Ощупав стенки рва со стороны башни, он обратился к ближайшему из работников:

— Дай–ко заступ.

Тот подал. Лука, постукивая заступом о камень, искал, где кончается основание башни. Глубже, глубже. Вот заступ пошел под нижний камень и уперся во что–то. Лука слегка постучал. Дерево.

— Вот он, короб, — сказал псковитянин и сам стал расчищать входное отверстие короба, заранее положенного ниже подстенья и ведущего внутрь башни в колодец.

— Еще на пару четвертей углубиться надо, — приказал Лука.

В этот миг опять осветило.

— Боярин, ты? — воскликнул мастер, отдавая лопату Мише Бренку.

— Аль не признал меня? А я тебя, зодчий, узнал сразу, во мраке твоя борода на темной коже передника белеется.

Лука по голосу понял: Бренко улыбается. Покачал головой.

— Негоже так–то.

— Что негоже, мастер?

— Негоже, — повторил Лука. — Я у Дмитрия Ивановича просил верных людей, но чтоб такие соколы, как Бренко, да в грязи копались…

— Чем я хуже Семки Мелика? Вон он рядом стоит, фыркает, — Бренко подтолкнул невидимого во тьме сотника. — Нынешней ночью землекопы у тебя не простые.

Лука только рукой махнул и пошел по дну рва, говоря вполголоса людям, мимо которых приходилось протискиваться:

— Еще на две четверти глубже надо. Еще на пару четвертей.

У самого берега оставалась недокопанной до воды саженная перемычка. Напор воды она держала плохо, там и тут журчали струйки. Кто–то усердно шлепал мокрой глиной, забивая щели. Лука помнил, что у самой воды он поставил Фому, рассудив, что здесь ему самый смысл стоять, — если река прорвется, то другого и зашибить может, а этому медведю что сделается? Услышав шлепанье, Лука заругался не громко, но гневно:

— Фомка, дьявол, нет, чтоб потише!

— Да это не я, — отозвался Фома приглушенным басом.

— Кто же? Ты первый стоял?

— Стоял. Оттеснили, — с явным притворством откликнулся Фома.

— Кто тебя, дьявола, мог оттеснить? — совсем рассердился Лука.

— Да князья же! — прыснул в рукав Фомка. — Я их гнал домой, нейдут.

Лука протиснулся мимо Фомы.

— Митрий Иванович, Володимир Андреевич, да нешто так делают? Да нешто место вам тут? Баловство это.

— Не скули, мастер, — весело откликнулся Владимир, — уж коли залезли, так не вылезать же. Зря время тратишь на уговоры.

— Когда будем короб закладывать? — спросил Дмитрий.

Лука полез изо рва.

Сверху все же погрозил:

— Как хочешь, Дмитрий Иванович, а княгине я на тя пожалуюсь.

— Валяй, — откликнулся изо рва Дмитрий, — все равно: семь бед, один ответ.

Уложили короб. Засыпали ров и, срыв перемычку, вывели короб в реку. Пока короб засыпали камнем, укрепляя его на дне Москвы–реки, Фома стоял на нем по горло в воде, не давая коробу всплыть. Конец короба пришелся довольно далеко от берега на полуторасаженной глубине, и камня, чтоб придавить короб, потребовалось немало. Под конец Фома стал щелкать зубами и ругаться простуженным хриплым басом. Лука хотел его сменить, но Фома заругался пуще прежнего. Наконец короб перестал всплывать. Лука помог Фоме выбраться из воды, набросил на него тулуп и заторопил людей:

— Давай, ребята, веселее! Засыпай его окончательно.

В это же время на берегу свежую землю закрывали дерном так, чтобы ничего не было видно.

— Ну, кажись, все! — сказала Лука. Люди, засыпавшие короб, полезли из воды. Последний вылезший на берег работник отфыркался и начал стряхиваться.

— Ишь ты, чисто кобель из воды вылез, — сказал с усмешкой мастер Лука, потом пригляделся, воскликнул: — Да никак это Фомка? Я за ним, как за малым дитятей, ухаживаю, тулупом укутываю, а он опять из реки лезет.

— Я под тулупом согрелся.

— Оно и видно! Горячий какой нашелся!

— Ну все, что ли? — спросил Дмитрий Иванович.

— Все, княже! — откликнулся Лука.

— А коли все, давай людей в баню…

Только к утру утихла гроза. Когда Василий Данилыч вышел на гульбище, на стройке был обычный трудовой шум.

«Ишь какой дождина лил, у башни глину размыло», — подумал новогородец, заметив рыжие пятна на прибрежном дерне. Подумал и забыл. Боярину и в голову не пришло, что кто–то мог работать здесь, на берегу Москвы–реки, в эту грозовую ночь.

10. ПОЛЕТ СТРЕЛЫ

С некоторых пор стал примечать Василий Данилыч в Кремле нового боярина. Статный, высокий, чернобородый, ходил он твердой и быстрой походкой. С князем Дмитрием все вместе да вместе. Другие бояре на него косятся, а он и в ус не дует. По осанке, по тому, как приглядывался боярин к растущим кремлевским стенам, по тому, наконец, как выслушивал его обычно строптивый зодчий Лука, Василий Данилыч сделал для себя вывод: воин!

Стороной, от слуг вызвал Василий Данилыч, что зовут нового боярина Дмитрием Михайловичем, а по прозвищу Боброк, зовут его еще и Волынцем, ибо выехал он из Волыни на службу ко князю Московскому. Некоторые говорят — воевода он бывалый, а некоторые божатся, что никакой он не воевода, а просто проходимец, ловко князя обошедший. В деле его москвичи не видали, вот и брешут кто во что горазд.