Зорькина песня

Наташа сидела пришибленная и растерянно смотрела на Кузьмина. Старший воспитатель нахмурился. Видимо, назначение Галки было и для него неожиданностью.

— Завтра воскресенье, — продолжал между тем Николай Иванович, — в понедельник начнутся занятия в школе. Учтите, никакой скидки не будет. Ну как, выдержите?

— Выдержим!

— Не маленькие!

Николай Иванович прошёлся вдоль столов, поглядывая на ребят, и неожиданно спросил:

— Неужели вы так и не поняли, что ваша учёба — это тоже оружие?

— Как это — оружие? — удивились ребята.

— Да, оружие! — с силой повторил Николай Иванович. — И гораздо страшнее для фашистов, чем танки, пулемёты, бомбы! Подумайте сами: фашисты трубят на весь мир, что они уничтожат нашу армию, сломят наше сопротивление. Они не только разрушают наши города, убивают жителей — они пытаются убить наше будущее! Но вы только посмотрите, ребята, что происходит: тысячи детей вместе с учителями вывезены в тыл. В Казахстане, на Урале, в Сибири работают школы, техникумы, институты… Кончится война, и вы: Саша, Петя, Аня, Зорька, Галя… все вы, будущие учителя, инженеры, агрономы, рабочие восстановите разрушенные города, сделаете нашу страну ещё краше. В ваши руки, ребята, партия большевиков вкладывает самое сильное, самое светлое оружие — ЗНАНИЯ! Помните об этом.

* * *

В этот вечер долго не спали. Зорька начала было в который раз рассказывать сказку, но девочки никак не могли успокоиться: обсуждали собрание. Нина Лапина сидела на кровати в ногах у Анки и жалобно тянула:

— Ань, по русскому у меня ещё ничего, а с арифметикой просто никак, хоть умри… может, я просто такая неспособная, а? Бывают же такие люди? Бывают? Может, у меня голова не как у всех устроена?

— А рот у тебя так устроен? — насмешливо спросила Наташа, взбивая подушку. — Может, тебе пайку поменьше выдавать?

Зорька уже сквозь сон слышала, как Галка доказывала кому-то:

— Если в колхозе работать, какое же это боевое? Это трудовое. А боевое, когда на фронте или шпионов ловить. Я одного шпиона чуть не поймала… Бежала, бежала за ним, а он, гад, сел в машину и укатил.

— А как ты его узнала?

— Что же, у меня в голове не мозги? Будь спок… идёт себе в шляпе, усы чёрные, а борода рыжая, сразу видать — приклеенная… В следующий раз ни за что не упущу.

В спальню вошла Вера Ивановна. Остановились, потом подошла к Зорькиной кровати.

— Зоря, сколько раз я тебе говорила: не укрывайся с головой, это вредно.

Зорька высунула из-под одеяла нос. Прямо перед собой она увидела узкие плечи Веры Ивановны, худую шею и седые волосы, отросшие за дорогу неровными прядями. Воспитательница закладывала волосы за уши, отчего лицо её казалось ещё уже и острее.

— Последний раз, Верванна, больше не буду.

Вера Ивановна улыбнулась, постояла несколько минут, прислушиваясь к сонному дыханию девочек, и, осторожно прикрыв за собой дверь, на цыпочках вышла в коридор.

Из спальни мальчиков доносился весёлый смех.

Вера Ивановна открыла дверь и строго сказала:

— Спокойной ночи, ребята.

Смех утих, словно его и не было.

…На маленьком крылечке флигеля, в котором разместилась воспитательская и кабинет директора, сидели Николай Иванович и Кузьмин.

— Вера Ивановна, идите к нам, — позвал Николай Иванович и подвинулся, освобождая место на узкой ступеньке. — Трудный сегодня был день. Первый… а сколько таких дней ещё впереди?

— Вот именно, — многозначительно сказал Кузьмин, раскуривая трубку. — Я, собственно говоря, ждал, что вы скажете на собрании о драке.

— Зачем?

— То есть как зачем? Вы что же, намерены оставить это безобразное нарушение дисциплины без последствий?

— А что вы предлагаете?

— Я не предлагаю, я требую, — резко сказал Кузьмин, — чтобы зачинщики были строго наказаны.

— Я ненавижу драку… с детства, — не сразу сказал Николай Иванович, — но иногда… приходилось. Наши дети травмированы войной, гибелью родных. Я хочу, чтобы здесь они обрели семью, дружную, добрую, разумную, где ребят не делят на хороших и плохих. И начинать нашу новую жизнь с наказаний… увольте, Степан Фёдорович. За эти четыре месяца войны, за дорогу ребята стали более сильными, в них развилось чувство ответственности; вспомните сегодняшнее собрание. И надо дать добрый выход этим новым силам; поверьте мне, это больше даст, нежели любое наказание.

— Всё это очень хорошо, — перебил Кузьмин, — но если мы не добьёмся железной дисциплины и воспитанники будут разговаривать с воспитателями так, как сегодня с вами говорил Заяц, я, собственно говоря, ни за что не ручаюсь. Вы мечтатель, Николай Иванович, и забываете, что идёт война и мы не имеем права быть добренькими, нужна дисциплина и ещё раз дисциплина.

Вера Ивановна сидела молча, только предельным усилием воли заставляя себя не заснуть тут же на крыльце. Встать и уйти казалось ей невежливым, и она мучилась, терпеливо дожидаясь конца разговора. Но слова Кузьмина неожиданно больно ударили её, словно он замахнулся на самое главное, без чего она уже не могла жить. Сонливость исчезла.

Вере Ивановне хотелось поспорить с Кузьминым, но она сказала только: