Зощенко

«В сорок четвертом году в Ленинграде еще действовали ночные пропуска — без них после полуночи появляться на улице запрещалось. А приключилось однажды так, что человек десять литераторов задержались в писательском клубе допоздна: когда хватились, оказалось — уже далеко за полночь. Ночных пропусков ни у кого из нас не было, в том числе и у Зощенко. Однако порешили мы коллективно так: авось проскочим, минуя военные патрули. С тем и вышли с улицы Воинова на Литейный. Идти пришлось недолго, метров триста, — задержали нас тут же, на Литейном. Улица была погружена в военную темень, электрический фонарик патрульного офицера нащупал нас, сбил в кучу, два солдата встали рядом. Перспектива была ясна — сидеть нам до утра в комендатуре. Офицер потребовал ночные пропуска. Михаил Михайлович протянул ему свой паспорт. Прежде чем спрятать его в планшет, офицер осветил фонариком первую страничку. И внезапно лицо его утратило всю свою суровость и служебную подозрительность.

— Товарищ Зощенко! — сказал он с почтительным восхищением. По-видимому, ему хотелось сказать что-то еще, но он лишь добавил совершенно по-домашнему: — Здравствуйте, товарищ Зощенко… Эти граждане с вами?

— Со мной, — кивнул Михаил Михайлович. И мы были пропущены всей гурьбой». Любовь к Михаилу Зощенко не определялась

официальной поддержкой, слава его зародилась и выросла в коммунальных квартирах, трамваях, жестких бесплацкартных вагонах. На мнение таких читателей, простых, а не номенклатурных — трудно «давить», трудно на них как-то влиять. Им нечего терять, кроме… Зощенко.

Очевидцы вспоминают, что когда вышло постановление ЦК, Михаила Зощенко с ужасом ждали на намеченном обсуждении его пьесы в театре: каким он явится? Все Зощенко любили, переживали: как с ним после всего разговаривать? И вдруг он пришел нарядный, подтянутый, и все сразу поняли, что он еще не знает! Да — тяжело было людям выступать, что-то дельное говорить, уже зная, что постановки пьесы не будет! А Зощенко кивал и записывал… Если это изобразить, тоже будет неслабая пьеса… Скорее — трагедия. Когда наконец Зощенко узнал о напечатанном постановлении, первое, что он сделал — помчался в Сестрорецк вытащить газеты из почтового ящика, чтобы «семья не узнала»… Это уже жест отчаяния — разве такое скроешь?

Лидия Чалова вспоминает:

«Все первые дни после публикации постановления ЦК начинались для меня так. Прихожу на работу и тут же слышу: “Зощенко застрелился!” Сломя голову бегу на канал Грибоедова. Он сам открывает дверь… Слава Богу!.. На следующее утро: “Сегодня ночью забрали Михаила Михайловича!” Снова бегу… Нет, к счастью, опять ложная тревога. Но он говорит, что вообще-то ждет ареста не сегодня, так завтра…

Возвратившись в Ленинград, я жила у родителей, и Михаил Михайлович почти каждое воскресенье приходил к нам обедать. Ждали мы его и 25 августа (то был первый воскресный день после напечатанного в “Правде” постановления), а он все не шел и не шел. Тогда отец попросил меня позвонить ему и сказать, что без него мы за стол не сядем. Я позвонила, Михаил Михайлович вскоре пришел, и с того дня мне ни разу уже не потребовалось делать ему “дополнительное приглашение”. Он знал, когда мы садимся за стол, и всегда появлялся точно ко времени».

Рядом с Зощенко были люди, пытавшиеся ему помочь. Он этого заслуживал.

ИСПОЛНИТЕЛЬ

Выбор Андрея Александровича Жданова на роль «главного обвинителя» был не случаен. К тому времени он уже «повысился» за свои заслуги до Москвы, но всю войну руководил Ленинградом: был первым секретарем Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), председателем Чрезвычайной комиссии по вопросам обороны Ленинграда, членом Военного совета Главного командования войск Северо-западного направления. То есть Михаилу Зощенко был противопоставлен человек не случайный, ленинградцам известный. Человек большой, заслуженный — человеку ничтожному, мизерному. Вот — Жданов, успешно руководивший жизнью нашего города в трудную пору. И вот — Зощенко, покинувший город, отсидевшийся в эвакуации, сочинивший там вредную книгу и продолжающий в том же духе.

Помню, в сороковые годы я увидел портрет Жданова на листке отрывного календаря и почему-то запомнил: солидный, упитанный, с усиками, похожий на остальных вождей.

Потом, в перестройку, в популярнейшем тогда «Огоньке» появилась очередная «сенсация», сразившая всех нас статья «Ждановская жидкость». Оказывается, ждановская жидкость употреблялась еще до революции, чтобы перебить запах покойника. Далее — перечислялись все жертвы Жданова.

Из опубликованных тогда же мемуаров Светланы Аллилуевой, дочери Сталина, уехавшей на Запад, мы узнали, что в юношеские годы в Кремле она ходила в гости в семью Ждановых, дружила с их сыном. Папа Сталин ее расспрашивал, как Ждановы живут, и огорчался, что в их доме присутствует буржуазная «тяга к роскоши».