Зощенко

Журнал „Октябрь“ вышел. Не посылаю тебе, потому что случилось необыкновенное — мне с трудом дали 2 номера, и я дал почитать знакомым и до сих пор не получил. Номера пошли по рукам. И просто исчезли. Завтра мне даст редакция еще один номер, который я сохраню для тебя. Интерес к работе такой, что в редакции разводят руками, говорят, что такого случая у них не было — журнал исчезает, его крадут, и редакция не может мне дать лишнего экземпляра. Я помню, нечто подобное было с „Возвращенной молодостью“. В общем, шум исключительный. Можно представить, что будет после второй части, когда начнется толкование снов.

Ты знаешь, Лидуша, я тут было хотел вообще не печатать книгу. Получается столь интимно и откровенно, что стало мне не по себе. Верней, я хотел прекратить печатание после 1-й части. Все-таки — живой автор. А тут будут люди копаться в моих любовных и прочих делах. Стоит ли это?

Решил положиться на судьбу — втайне надеюсь, что всю книгу не напечатают. Где-то она запнется. Скорее всего, III и IV части цензура не пропустит. Кроме утешения от этого ничего не получу. Говорю об этом, не позируя, — действительно не хотел бы, чтоб книга вышла сейчас. Одно дело писать, а другое дело представить себе читателя за этой книгой. Да еще с улыбочкой на морде.

В общем, две части ЦК пропустил, хотя во второй части — анализ и толкование снов имеется.

Извини, что столь обстоятельно говорю об этих вещах — душа не спокойна. Хотел „облагодетельствовать“ человечество. Да нужно для этого железный характер. Ведь одинакового мнения не будет. Предвижу брань и даже скандал. Редакция хотела устроить диспут до напечатания, но Сперанский не посоветовал, сказав, что диспут устроим, опубликовав всю книгу.

Сперанский, кстати, взял III часть, чтоб своим методом доказать мои положения. Однако если он нарушит или исказит мой принцип — я откажусь от его поправок. И редакция на моей стороне, чем весьма удивлен.

В общем, хочется легкой и спокойной жизни. Черт бы побрал мою экскурсию в науку.

Лидуша! В Гослитиздате все знакомые лица — тут и Чагин, и Горский, и Владыкин. Надеюсь, тебе интересно будет зайти в это богоугодное заведение…»

Приехавшая вскоре в Москву Лидия Александровна Чалова стала работать в Гослитиздате заведующей технической редакцией. Разумеется, и вызов в Москву, и ее устройство на работу в главном литературном издательстве страны — все это происходило при участии Зощенко, которого в тот момент, по его же словам, «начальство весьма „ласкало“» и литературное положение которого казалось незыблемым.

И опять — приезд Лидии Чаловой был для Зощенко главной поддержкой в низвергнувшихся на него вслед за тем бедах.

Близкие отношения с Чаловой никак не ограничивали постоянную связь и заботу Зощенко о семье, находившейся в блокадном Ленинграде. Почта туда доставлялась с большими перерывами, и Зощенко с женой сообщались частыми телеграммами.

К началу зимы 1941 года в городе наступил голод. Вера Владимировна, по совету другой писательской жены, обратилась за помощью к председателю Ленгорсовета, который, как она пишет, «оказался большим „поклонником“ Зощенко». И дополнительные продуктовые выдачи по его распоряжению значительно поддержали ее и сына. (Вера Владимировна отметила также в воспоминаниях, что передала председателю Ленгорсовета в благодарность самые лучшие экземпляры книг Зощенко со своими надписями, «чем возмущался Михаил в первый же день по возвращении из эвакуации — книги он берег для последующих переизданий…»)

Затем она сообщает: «<…>…но настоящее „спасение“ пришло тогда, когда была получена посылка из Московского союза писателей, посланная по настоятельной просьбе Михаила „семье Зощенко…“» (такие посылки от Московского союза поступили и всем другим писателям, остававшимся в Ленинграде).

Каждую неделю Зощенко посылал семье деньги и при любой оказии продукты — из Алма-Аты, потом постоянно из Москвы. Эта забота и внимание были восприняты Верой Владимировной (которая ничего не знала о Чаловой) на свой неизменный лад: «Мне казалось — только он один нужен мне, что теперь мы поняли, наконец, друг друга, что когда он вернется, начнется у нас новая, светлая жизнь… Мне поверилось, что и он любит меня, что эта разлука показала, как я нужна и дорога ему!.. Боже, как я ошибалась!..»

В июне 1942 года был призван в армию их сын Валерий; ему исполнился уже 21 год. Его направили сначала в запасной полк под Ленинградом (куда к нему сразу приехала Вера Владимировна), а затем в действующую армию. И все усилия Веры Владимировны, у которой в первую, самую жестокую блокадную зиму умерли мать и сестра, сосредоточились на том, чтобы не допустить гибели сына. В августе, не получая несколько дней от него вестей, она записала в дневник:

«Если б я была нужна Михаилу, он сумел бы вернуться ко мне!.. Но нет, у него нет ко мне ничего, кроме жалости и долга, долга и жалости…

И если погиб мой ребенок, единственное оправдание, цель и смысл моей жизни — мне не для чего больше жить.