После убийства Кирова в декабре 1934 года, тотчас объявленного злодейским актом троцкистов, вал политических репрессий в стране быстро достиг своей наивысшей силы и жестокости. В Ленинграде проводились массовые аресты. А в 1936 году начались организованные судебные процессы над крупными деятелями из так называемой «ленинской гвардии», в которых Сталин видел своих возможных соперников или считал их недостаточно близкими и преданными лично ему. Громогласное одобрение процессов и обнародованных на них обвинений проходило повсеместно — на собраниях во всех трудовых и профессиональных коллективах, в учреждениях и учебных заведениях. Требование везде было единое — «Никакой пощады!».
И Зощенко также выступает на общем собрании ленинградских писателей в январе 1937 года — вместе с М. Чумандриным, А. Прокофьевым, Л. Соболевым, В. Саяновым, Б. Лавреневым и многими другими, — газетный отчет о котором дается под шапкой «Смерть троцкистским извергам — изменникам родины». В отчете приводятся и его гневные слова: «Ни о какой жалости не может быть и речи! Я, считавший себя знатоком человеческой совести, никогда не предполагал, что можно совместить столько подлости и грязи, сколько совмещали в себе Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков и другие фашистские наймиты». И под резолюцией собрания с требованием «расстрелять всю фашистскую шайку» стоит его подпись. И в том же номере «Литературного Ленинграда» — его отдельная статья: «Суд сурово покарает преступников». В ней Зощенко пишет: «История не знает примеров более тягостных. Границы между троцкистом, диверсантом и фашистом окончательно стерлись. Поражает полная аморальность участников блока. У них даже нет и не было спайки между собой». Все это говорится и пишется им, как и всеми другими,
Однако наряду с этими общественными выступлениями он вместе с Верой Владимировной оказывает помощь попавшим тогда в беду людям.
В 1936 году в Ленинграде был арестован Н. К. Авдашев, секретарь Петроградского райкома ВКП(б), тот самый «большевичок», с которым у Веры Владимировны несколько лет продолжался наиболее приятный из ее романов. Авдашева осудили и отправили в лагерь за «троцкистский уклон». Как вспоминает одна из его дочерей — Нинель (названная так в честь Ленина), Зощенко тогда пригласил жену Авдашева к себе и старался ее поддержать, ободрить. Но через год арестовали и ее. У Авдашевых было трое детей. Двух несовершеннолетних девочек, как детей «врагов народа», отправили, по тогдашней практике — разлучив, в детские дома. Шестнадцатилетний мальчик остался один. «И вот семья Зощенко не побоялась „пригреть“ врага. А нам, его сестрам, посылались посылки, деньги, не проходило месяца, чтобы мы не получали от Веры Владимировны письма», — вспоминает Нинель. И когда она «отбыла свой срок в детском доме и вернулась в Ленинград», ее снова приняли в семье Зощенко и поселили на только что купленной в 1939 году новой даче, где они и сами жили тем летом. Все обиды и сложности во взаимоотношениях с женой, шедшие от ее связи с Николаем Авдашевым, не помешали Зощенко принять участие в судьбе его детей.
Волна арестов 1937 года не обошла и писательский дом на канале Грибоедова. Целый ряд литераторов попали в ГУЛАГ, а переводчик Валентин Стенич, близкий друг Зощенко, и поэт Борис Корнилов были в заключении расстреляны. О смерти Стенича тогда, в 1938 году, Зощенко не знал: в официальной справке значилось, что он осужден на 10 лет дальних лагерей без права переписки. Указывалась и точная дата высылки из Ленинграда — число, месяц, год. А в действительности Стенич был расстрелян за двое суток до этой даты. Но Зощенко, веривший, что Стенич еще жив, в 1940 году, когда вал репрессий снизился, обратился в НКВД с письмом, в котором просил о пересмотре его дела: «Было бы справедливо вернуть его к его работе. Я не сомневаюсь, что он был бы ценным и полезным членом среди советских литераторов»… Помогал Зощенко в это время семьям даже тех писателей, с которыми до того был мало знаком. Так, узнав об аресте поэта Николая Заболоцкого, он пришел к его жене и принес ей деньги.