Зов бездны

— Нет, мы здесь в единственной галерее; есть, конечно, повороты, раструбы, но никаких разветвлений и смежных галерей.

— В таком случае, мсье Кастере, я хочу остаться здесь одна и провести ночь.

Это было крайне неожиданное и необычное заявление, и я, конечно, не мог дать согласия. Я немедленно запротестовал, призвав на помощь все доводы о своей ответственности за ее судьбу. Мне пришлось напомнить, что сейчас всего лишь шесть часов вечера и что ночь покажется ей бесконечной, тем более, когда нет ни пищи, ни карбида и, следовательно, фонарь не может светить всю ночь. Предупредил я ее также, что, находясь так долго в пещере, она продрогнет от холода и сырости.

Но решимость журналистки оказалась непреклонной, и на все мои возражения она находила ответы. В сумочке у нее были бисквиты и шоколад; она говорила, что погасит лампу и будет экономить свет, ибо желает остаться в темноте. От холода она надеялась спастись соответствующими гимнастическими упражнениями. Короче говоря, эта неустрашимая и настойчивая швейцарка, несомненно, заранее обдумала свой замысел, и мне стало ясно, что решение ее было бесповоротным. Пришлось прекратить ее разубеждать, и мы расстались.

Когда я выходил из грота, шел через деревню и ехал в машине, меня преследовало нечто вроде того чувства, которое испытывает проводник в горах, возвращаясь в долину без экскурсантов. Но, тем не менее, я знал, что моей-то «экскурсантке» не угрожала никакая опасность, а сознание, что я участвовал в редком и ценном опыте, давало мне тайное удовлетворение. Я принял крайнюю меру предосторожности, попросив одного из старожилов, в случае если эта новоявленная исследовательница не выйдет из пещеры до восьми утра, навестить ее.

Мне не приходилось больше встречать эту энергичную женщину, случайно оказавшуюся отшельницей, но я узнал, что около пяти часов утра она явилась в деревню и попросила обогреться; выглядела она вполне удовлетворенной своим опытом.

Не все люди обладают любознательностью майора Комбера и отвагой швейцарской журналистки; по крайней мере некоторые не принимают никаких необходимых мер, чтобы вкусить и испытать ощущения и волнения одиночества.

Как-то один энтузиаст поведал мне о своем недоумении. «Ваши книги, — сказал он, — вселили в меня желание побывать под землей. Мне захотелось почувствовать то, что чувствуете и переживаете вы. Я обошел пещеры, которые исследовали вы, чтобы увидеть там те же картины, ощутить ту же атмосферу; но должен признаться, меня ни разу не охватывал тот восторг, о котором вы говорите».

Надо сказать, что этому моему коллеге, президенту одного из спелеоклубов, присуща чрезмерная склонность к массовым посещениям пещер; там он появлялся не иначе, как во главе огромных партий экскурсантов; порой в этих дружинах насчитывалось до шестидесяти участников! Не случайно поэтому не испытывал он трепета и лишен был радостей, которые переживает исследователь-одиночка! Было бы удивительным, если бы он познал эти чувства! Разве может пассажир трансатлантического парохода пережить те же ощущения, которые, например, выпали на долю Алена Жербо? Ведь вокруг Жербо в океане не было ни единой души!

Я знаю испытанных спелеологов, которые никогда «не вживались» в мрак, безмолвие и уединение, потому что они постоянно работали шумными, большими группами. И мне жаль их: им не дано насладиться уединением, познать таинство сосредоточенного безмолвия.

Правда, некоторые очень восприимчивы и мало подготовлены к суровым и резким эмоциям подземного пребывания, и поэтому, даже находясь в составе хорошо подготовленной группы, такие люди испытывают неудобства.

В 1953 году юный член нашей группы, смелый испанец спортсмен, изъявил желание спуститься в пропасть Пьер-Сен-Мартен. Не рассчитав своих сил, он оказался в весьма незавидном положении. Спуск на стальном тросе на глубину триста сорока метров (самое глубокое из известных вертикальных отверстий) вызвал у него головокружение и тошноту (обусловлено это было главным образом резкими вращательными движениями), а невообразимый хаос огромных подземных залов вызвал особую реакцию, сочетавшую все симптомы кризиса клаустрофобии.

В конце концов, чтобы облегчить страдания смельчака, ибо он был в очень тяжелом состоянии, его пришлось поднять на поверхность, и там приступ сразу же прошел. Это доказало, что виной всему была подземная среда.

Клаустрофобия, как и головокружение, связана, видимо, с органическими явлениями и нисколько не указывает на недостаток мужества; она непроизвольна, мучительна и непреодолима.

В 1949 году экспедиция, исследовавшая подземную реку Падирак, оказалась чрезвычайно трудной и особенно длительной: это было сплошное четырехсуточное пребывание под землей. В этой эпопее принимал участие один первоклассный альпинист — он не был профессиональным спелеологом, но желал изучить технику пещерных исследований. Он оказался жертвой подобного же резкого и внезапного приступа клаустрофобии. Позже он откровенно и объективно описал пережитые им ужасы.