Зов чести (СИ)

— Иногда мне кажется, что мы и не живём вовсе. Всё, понимаешь, всё определяет Путь. Воин должен. Воин обязан. Воин… Мы не имеем выбора! — заговорил я после долгой паузы, глядя на брата. — Я не знал другой жизни, пока не прикоснулся к ней в чужой стране. Она прекрасна и удивительна. Не без нюансов, однако, это только придаёт ей дополнительные оттенки. И теперь меня одолевают сомнения. Не имея иной цели, не зная о других возможностях…

— Ты совершаешь свой выбор каждый день. В твоей воле всё изменить, отринув запреты и наставления. — отечески улыбнулся самурай, вставая рядом. — Догмы трактатов указывают направление поиска, определяют понятия Чести и Смысла, но не указывают дороги и уж тем более — конечной цели. Воин может быть самураем с таким же успехом, как и ронином.

— Но…

— Что в тебе изменилось, когда ты утратил Служение? — перебив мою попытку высказаться, дух предка взял меня за воротник рубашки и неожиданно встряхнул. — Что в тебе изменилось?! Ты стал трусом?! Ты перестал отличать добро от зла?!

— Нет. — спокойно ответил я, мягко отнимая его руки от своей одежды. — Это осталось прежним.

— Быть Воином — это и есть тот самый выбор. Осознанный выбор защищать тех, кто с этом нуждается. Помни об этом…

Ветер ласково трепал наши одежды и волосы, а солнечный свет уверенно пробивался сквозь затянутое облаками небо — обрести покой стало возможным не только в битве.

Осознание и облегчение на душе не могло отразиться только на мне — лицо брата тоже просветлело, складки на лбу разгладились, уголки рта чуть приподнялись, обозначая умиротворенную улыбку.

— Пора просыпаться… — шепнул дед. — Пора просыпаться…

***

— Пора просыпаться, Лео! Мы почти прибыли…

Голос, прорвавшийся сквозь пелену сна, не должен был прозвучать при подобных обстоятельствах — пусть и после долгого и неприятного разговора накануне отлёта, но мне всё же удалось убедить Алексея в том, что в этот раз приключений не будет и он остаётся. И это несоответствие с действительностью пробудило меня скорее, чем ведро холодной воды.

Рыжеволосый балагур радостно улыбался мне из соседнего пассажирского кресла, демонстрируя самую ослепительную и обаятельную улыбку из своего арсенала, чем вызвал острый приступ желания, как следует её проредить. Или просто-напросто придушить этого гадёныша!

Едва слышно застонав от отчаяния и закрыв глаза, я медленно досчитал до десяти и, открыв их, вновь убедился в присутствии безбилетника на борту частного самолёта, следовавшего наикратчайшим маршрутом в столицу Японской Островной Империи.

— Багажное отделение. В этой модели самолётов из него можно попасть в салон. Я специально узнавал. — скромно признался староста, не выдержав моего испепеляющего взгляда. — Одним чемоданом меньше, одним больше… Я так и думал, что никто ничего не заметит. А уж кому в голову может прийти кощунственная мысль о досмотре пожитков пассажира личного княжеского самолёта?

Беспомощно оглядевшись, я усмотрел в небольшом салоне частного самолёта миленькую и миниатюрную блондинку в форменном костюме стюардессы.

— Вам случаем не выдают пистолет? — спросил я и неверяще хмыкнул, когда стюардесса неожиданно кивнула, — Одолжите, сделайте милость! — обратившись к ней со столь неожиданной просьбой, я невольно восхитился её реакции.

Девушка насмешливо улыбнулась, приподняла край юбки, заканчивающийся у колен, и, бесстыдно обнажив весьма привлекательное бедро в ажурном чулке, немедленно извлекла из скрытой кобуры столь желанный для меня предмет.

Рубчатая рукоятка компактного Glock 26 удобно устроилась в моей ладони. Выбрав слабину спускового крючка, я хладнокровно направил было его на Лёху, но тот уже успел юркнуть под кресла и гнусаво заныть:

— Разгерметизация самолёта на такой высоте способна привести к крушению. Я не хочу умирать молодым! И ты патрон в ствол не дослал!

— Что непонятного было в моей фразе "ты не летишь"? — тихо спросил я, отслеживая, как моё бешенство постепенно сбавляет набранные обороты, внимая доводам разума. — Давай я избавлю тебя от хлопот и пристрелю сам? Ты ведь всё равно сдохнешь, раз увязался за мной.

— Тебе нельзя писать пьесы. Нет в тебе любви к драме, к накалу страстей. Ты бесчувственный и рациональный чурбан. — нагло заявил рыжий в ответ. — Непонятное было. И многое, смею заметить. Например, почему вдруг ты начал что-то решать за меня?

— Благодарю. — кивнул я, с сожалением возвращая пистолет его обладательнице, что с интересом слушала нашу перепалку. — Когда он вылез?

— Обращайтесь, если вдруг передумаете. Около часа назад. Вёл себя смирно. — ответила блондинка, столь же бесцеремонно возвращая пистолет на место. — Меня инструктировали о возможном развитии событий. Наше СБ даже делало ставки "за" и "против" конкретно этого юноши.

— Отлично! — сыронизировал я, всплеснув руками. — А вы накормили ребёнка? После подобных авантюр у него всегда просыпается недюжинный аппетит…

— Эй, вообще-то я здесь! — возмутилось моё наказание. — Это неприлично, в конце концов, обсуждать меня в моём присутствии, да ещё и в третьем лице!