Зов дельфина

— Все чудесатее и чудесатее, — засмеялась Лера. — Кто бы мог подумать… Напишу диссертацию, получу степень без защиты — за ценность исследований, — буду ездить с лекциями по городам и весям.

На следующий день от резвящейся поодаль группы отделился и подплыл к Лере еще один дельфин — немного поменьше Альфреда. Наверное, младший, подумала Лера. Она уже привычно показала на себя:

— Лера.

— Ллё-рря? — повторил тот. В его исполнении ее имя звучало немного иначе, но тоже вполне узнаваемо.

Девушка коснулась дружелюбной мордахи.

Переливчатая трель, которую издал новый дельфин, была, насколько Лера могла оценить, иной, чем те звуки, которыми «представлялся» Альфред.

— Очень приятно, — засмеялась она. — Но я же это не произнесу, ты понимаешь, да? Давай, ты будешь… Джонни?

Лера тут же сообразила, что имя выбрано неудачно: ни «р», ни «л», ничего, что подходило бы для воспроизведения в высоких переливчатых трелях — и уже собралась предложить что-то другое, как «младший» прощебетал:

— Дззё-ньни?

— Джонни! — восхищенно подтвердила Лера. — Тебе нравится, как я буду тебя называть?

— Дзё-ньни? — И уже знакомый свист из трех-четырех нот, который Лера решила считать аналогом «да» и неожиданно подумала: они каждый раз повторяют «имя» с восходящей, словно вопросительной интонацией. Но вряд ли это означает вопрос. Кажется, в китайском (или еще бог весть в каком, она же не лингвист) языке эта самая восходящая интонация означала что-то еще. Хотя у дельфинов, скорее всего, это и не вопрос, и не то, что подразумевает китайский. Они — другие. Открытые, безмерно дружелюбные и — другие. Не надо лететь ни к каким звездам. Пойми для начала тех, кто рядом. Совсем рядом…

Третьего дельфина, явившегося часа через три после Джонни, посветлее и, кажется, чуть поменьше его, Лера назвала Ларой, почему-то решив, что это — девочка. Интересно, кстати, а они вообще отличаются? Ну то есть — внешне? В смысле: ученые в дельфинариях-океанариумах могут дельфиньих мальчиков и девочек на глаз различить? Хотя, конечно, это имеет значение только для самих дельфинов.

— Лля-рря? — звонко повторила дельфиниха — нет, ну точно девочка, — положила голову (точнее, нос) Лере на плечо и дурашливо фыркнула, ткнув носом в Лерино ухо. Она вообще оказалась самая ласковая из всех. И насмешливая, да. Поворачивала голову в сторону «мальчиков», бросала на Леру быстрый взгляд и фыркала: мол, мы же, между нами, девочками, понимаем?

Лара тоже приносила рыбу — иногда. Ей это было не очень интересно. Вот пофыркать — это ей нравилось. Словно и впрямь «между нами, девочками».

Теперь, когда у нее были и питье, и еда, Лера стала больше думать о своей прошлой жизни. Любил ли ее Макс? Любила ли она его? Ответа не было, но от одной мысли о том, что с ним могло произойти что-то плохое, сердце застывало в груди ледяным комом. Пусть они даже не будут вместе, лишь бы знать, что с ним все в порядке. А ведь все, чего она хотела, — это чувствовать поддержку, взаимопонимание и создать свою семью, родить детей… Кстати, хочет ли семью Макс? Непохоже — проблемы окружающей среды волнуют его гораздо больше. Сомнительно, что у него найдется время, скажем, на детей, когда в мире столько боли и несправедливости.

Здесь, на острове, она стала понимать его гораздо лучше. Наверное, Макс прав и животные бывают гораздо добрее, понятливее людей. Выходит, в их ссорах она была не права. Так что же, неужели ей требовалось идти его путем — стать вегетарианкой, перестать мечтать о нормальной семье и посвятить себя спасению животных?

Она посмотрела на резвящихся в море дельфинов. Альфред, Джонни, Лара не страдали от надуманных проблем и не подстраивались ни под кого. Они жили именно так, как чувствовали, как хотелось этого им самим.

«Нет, — Лера покачала головой. — Нельзя подстраиваться ни под кого. Это… это как обман, это ненастоящее и рано или поздно обязательно вылезет наружу. Получится только хуже. Не буду думать об этом, — решила она под конец. — Нужно жить так, как живется. А там посмотрим».

Дня через два — Лера точно не могла бы сказать, все дни были похожи один на другой, и, черт его знает, может, она когда забывала добавить камешек в свой «календарь» (или наоборот, клала, забывшись, лишний?), — подходя к обрыву после утреннего похода за водой, она услышала дельфиньи крики. Совсем не похожие на привычные трели и посвистывания — именно крики. Пронзительные, плачущие, невыносимо тревожные, вонзающиеся в самое сердце.

Джонни лежал на отмели — наполовину в воде, наполовину на песке, — тяжело дыша. А через выпуклый серый бок, ниже плавника и почти параллельно ему тянулась рана. Сползавшая из ее длинного зева кровь казалась очень густой и очень темной.