Она вошла внутрь, и в нос ударил запах жженных трав. Глаза привыкли к полумраку, позволив разглядеть Рут, которая окуривала комнату, Вирхо, что сидел на краю кровати, прикрыв глаза, пучки трав и поющую чашу на коврике перед Видящим. Ома села на пол перед отцом. Хотела взять его за руку, но Рут ее остановила:
– Нельзя, девочка. Любые контакты сейчас могут осложнить работу.
Видящий улыбнулся Оме, не открывая глаз, и кивнул. Рут зажгла еще несколько пучков и положила их в глиняные миски, расставив на полу. Вирхо лег на кровать, сложив руки на животе. Его губы беззвучно зашевелились. Ома знала, что он возносит молитву духам для устойчивой связи между Видящим и вороном. Он выглядел так спокойно, уверенно, ее же сердце заходилось в бешеном ритме, отдаваясь пульсацией где-то в горле. Дым трав вился тонкими полупрозрачными нитями, наполняя комнату терпким ароматом. На языке ощущался металлический привкус: Ома одернула себя, поняв, что все это время обкусывала тонкую кожицу с потрескавшихся губ.
Когда молитва была окончена, она взяла чашу, повела стиком, заставив ее петь. К размеренному вибрирующему звуку ее чаши добавился еще один – более низкий, объемный – выходящий из чаши под руками Рут. Вирхо лежал, дыша тихо и размеренно, а на его лице читалось облегчение: зов утихал, потому что Видящий наконец на него откликнулся. Рут начала тихо, нараспев просить духов о помощи и защите:
Закончив, Рут начала напев снова. Ома продолжала извлекать звуки из чаши, едва улавливая слова старушки. Дым забивался в ноздри, дышать стало тяжело. Комнату заволокло сизым дымом, за пеленой которого терялись очертания отца, Рут и предметов вокруг. Голова невыносимо кружилась, добавив еще одно неприятное ощущение к привычной пульсирующей боли в висках. Ома пыталась выровнять дыхание, зацепиться взглядом хоть за что-то, чтобы сосредоточиться, не дать себе провалиться во тьму.
Дым стал собираться, рисуя причудливые фигуры над Видящим. Ей казалось, что сизое полотно обретало очертания животных: проплывающих мимо рыб, рассекающих пространство крыльями птиц, вышагивающих по воздуху лошадей и собак. А в следующий момент все пропало, растворилось, расходясь тонкими нитями к потолку. Когда Ома наконец смогла вдохнуть полной грудью, за окном раздался пронзительный звук вороньего карканья.
Пахло кострами и мокрой псиной. Отсюда дома казались еще меньше, старые, покорежившиеся. На местном рынке кипела жизнь: торговцы зазывали купить товар, женщины ходили между рядами, выбирая, что сегодня приготовить на ужин. Выбор небольшой, но они придирчиво осматривали прилавки с рыбой, мясом и молоком.
На выезде из деревни мальчишка сидел на повозке, держа в руках соломенного человечка, и смотрел в небо. На секунду Вирхо встретился взглядом с его голубыми глазами, а под перьями пробежал холод. Умрет.
Мальчишка напомнил ему другого – из далекого воспоминания. Изможденного, с залегшими синяками под глазами, с острыми коленками, выделявшимися под тканью тонких льняных штанов. Рут прижимала его к себе, держала за тонкую, словно ветвь, руку – того и глядишь сломается.
– Пусть они заберут меня взамен, – она сидела на коленях, смотря на Вирхо покрасневшими, припухшими от бесконечных слез глазами.
Но ни его просьбы духов о выходе на связь, ни молитвы им о здоровье не помогали. Духи молчали. Он видел, как жизнь в мальчишке с каждым днем угасает, как он слабеет, все реже приходя в сознание. Казалось, Рут умирала вместе с ним: в этой исхудавшей, со впалыми щеками женщине, едва ли можно было узнать бывшую избранную. Тогда он сделал то, на что вряд ли бы когда-то решился ради кого-то другого – вынудил духов явиться. На это ушло так много энергии, что последующие несколько дней пришлось провести в постели, но духи все же явились перед Рут.
– У всего есть цена. И ты ее заплатить не сможешь, – таков был их ответ на просьбу.